Тайна сныть-травы. В.С. Гребенников. Химия и жизнь, 2000, №6, с.42-43

РАССЛЕДОВАНИЕ

Тайна снить-травы

В.С. Гребенников,
агроэколог Сибирского НИИ земледелия и химизации

...В иные летние дни раскидистые соцветия зонтичных растений — борщевика морковника, дягиля, сныти — буквально истекали нектаром, особенно в тех уголках луговин и опушек, где мало насекомых-нектаролюбов, и мы с внуком даже забавлялись тем, что прикасались языком к сладким медовым соцветиям. Ну зачем столько нектара пропадает зря? Желая разобраться с этим получше, я набрал целый букет цветущих зонтиков, чтобы дома хорошенько разглядеть их в бинокулярный микроскоп и узнать, где и как у зонтичных образуются, хранятся и выдаются насекомым капельки сладкого угощения.

Поставил банку с букетом на стол, снял головку микроскопа со штатива и, действуя ею, как биноклем стал обследовать зонтики. Впрочем, я тут же забыл о цели наблюдений... Букет превратился в дивную страну с прохладными зелеными закоулками между стеблей и листьев, с круглыми и гранеными стволами-колоннами, устремленными вверх. Если поведешь биноклем выше по стеблю, он вдруг разделится на несколько стволов помельче, а те в свою очередь, дадут начало новым веткам расположенным идеально правильным образом. А там еще выше — цветы каких-то сказочных неземных растений, которыми предстают в бинокуляре нехитрые цветочки сибирских скромных травок. Очаровательно белые, желтовато-янтарные, с нежными тычинками и толстенькими лепестками. А каждый лепесток изогнут этаким красивейшим изгибом, напоминающим стилизованные коринфские капители, только куда более изящный.

Путешествую я со своим бинокуляром в этих амазонских дебрях и вдруг вижу непорядок: лепестки некоторых цветков дягиля и сныти испещрены мельчайшими коричневыми точками — не иначе это следы каких-то неряшливых и неблагодарных едоков-насекомых. Однако что это: частички следов вроде бы шевелятся? Интересно! Сорвал цветок, положил его на столик микроскопа, вновь установленного на штатив. И увидел три точки махоньких, совершенно микроскопических пиявочек, которыми был усеян цветок. Они шевелились и напоминали то рыбок, то восклицательные знаки, прикрепленные узким концом к растению. Некоторые из них покачивались, медленно и ритмично изгибая тельца в стороны. Иногда одна пиявочка сидела на другой, в некотором роде удлиняя первую, и эта странная пирамида тоже качалась, как будто что-то искала и ловила в воздухе около цветка.

Я так и думал что это какие-то крохотные черви, пока не увидел при более сильном увеличении, что тельца их явно сегментированы и снабжены головкой, в которой просвечивают острые жвалы-крючочки. Значит, мои зверушки относятся к членистоногим. Но откуда и как они попали на цветы?

И тут вспомнил: несколькими днями раньше мы с внуком насобирали преинтереснейших насекомых, относящихся к группе так называемых наездников — крупненьких, горбатых, с плотным телом черного цвета с зеленым отливом и чрезвычайно блестящим сияюще-черным брюшком, которое если смотреть сверху тонкое, а сбоку — странным образом треугольное. Наезднички были очень смирные, и мы собирали их руками, как драгоценные камешки, аккуратно разложенные для нас на зонтиках сныть-травы, морковника и дягиля. И тут я отметил интересную подробность: насекомые эти восседали на еще не распустившихся бутончиках, а значит, сладкий нектар их не интересовал. А не связаны ли эти два явления странные насекомые на зонтиках и микроскопические червячки на этих же цветах?

Проверить это оказалось нетрудно. Чистое просмотренное растеньице морковника помещено в банку, туда же вытряхнуто несколько наездников. И вот результат: через несколько дней в бутонах — кучки овальных микроскопических яиц. Еще неделя — и лепестки усеяны пиявочками, стоящими торчком на хвостиках и напоминающими восклицательные и вопросительные знаки. Было ясно: это начало какой-то неведомой цепи. Пиявочки, несомненно, заняли такие позиции, чтобы прицепиться к насекомому, которое сядет на цветок, чтобы отправиться в чье-то гнездо и там продолжить (или завершить) свой цикл развития. Но в гнезде какого именно насекомого?

Они мгновенно и очень ловко перескакивали на любой движущийся у цветка предмет — кончик иглы, бумажку, пинцет, стоило лишь приблизить приманку на досягаемое расстояние. Но, убедившись, что это обман пиявкообразные личинки проявляли признаки тревоги и начинали ползать по игле или бумажке, забавно прикрепляясь к ней то головкой, то подтягиваемым к ней хвостиком.

Шли дни. Личинки явно не росли, ничем не питаясь, и все так же, рассевшись по краям уже завядших лепестков, терпеливо тянулись в пространство, слегка покачиваясь. Кого я только не сажал на цветок с пиявочками: диких пчел, мух, жуков — в надежде, что угадаю хозяина. Брал пинцетом отдельную ножку или усик какого-нибудь насекомого и под микроскопом подсовывал их личинкам. Правда, некоторые из них прицеплялись к приманке и ползали по ней, но всеобщего энтузиазма я не замечал. В общем, так ничего и не добился.

Мои терпеливые зверушки отказывались от всякой еды (меда, мясного сока), они ждали таинственного Хозяина, который увез бы их неизвестно куда для дальнейших превращений.

Пришла уже и осень, отцвели последние цветы сибирских луговин и опушек погибли и мои невольники-наезднички, похожие на зеленоватые блестящие угольки, и их крохотные, невидимые глазом личинки. Остались лишь рисунки в моем альбоме, скупые строчки записей да неразгаданные тайны.

А потом я все выяснил. Увы, не сам помогли книги. Хотя разгадка была совсем рядом. Что мне мешало подсунуть моим микропитомцам вместе с мухами, клопишками и жуками муравья, тем более что тут же, рядом с цветами зонтичных, проживали несколько муравьиных семей разных видов.

Цикл развития эвхаритид (так зовутся эти наездники) оказался таким. Микроскопическая личинка — планидий едва коснувшись тела работяги-муравья, пришедшего на растение за сладким лакомством, прицепляется к волоскам его тела, едет на нем в муравейник, а там переползает на муравьиную личинку. Тогда уж планидий превращается в обычную личинку и проникает внутрь жертвы, где и растет (иначе муравьи-няньки немедленно уничтожили бы наружного паразита). Перед смертью личинка муравья свивает себе традиционный шелковый кокон. Но из него выходит уже не муравей, а крылатая взрослая эвхаритида, которая выбирается из муравейника и улетает.

Теперь мне стало понятным преимущество необычной горбатой формы тела и гладкого полированного брюшка эвхаритиды: такое бронированное существо выберется, конечно, целым из самого воинственного муравейника. А то, что собранные нами эвхаритиды были довольно крупными, означает, что сравнительно маленькой личинки рыжего или лугового муравья для развития недостаточно и что наездники воспитаны на более внушительном пайке. Подозрение мое падает на древоточцев — здоровенных черных муравьищ, чью семью я частенько навещал на опушке. Впрочем, паразитирование эвхаритид именно на этом виде муравьев — пока что не более чем моя догадка.

Но если теперь увижу крохотных планидий на цветах сныть-травы или морковника, непременно постараюсь докопаться до самой сути явления. Беда только в том, что все опушки и поляны наших лесов так тщательно обкашивают, что многие травы не успевают отцвести и обсемениться, и все реже и реже встречаешь белые и желтые ажурные зонтики с черно-зелеными драгоценными камешками — таинственными эвхаритидами.