Против бессмыслицы и мишуры. О. Мороз. В кн. Жажда истины (книга об Эренфесте), Москва, Знание, 1984

Против бессмыслицы и мишуры.

Примерно в это время случился эпизод, показывающий отношение Эренфеста к русской науке. В начале 1914 года, когда он уже был в Голландии, до него дошли слухи о неприятном происшествии в Журнале Русского физико-химического общества...

Дело это началось несколькими годами ранее.

В 1906 году Н. П. Мышкин, профессор Сельскохозяйственного института в Новой Александрии, напечатал в Журнале Русского физико-химического общества статью Движение тела, находящегося в потоке лучистой энергии. В ней приводились длинные и подробные описания опытов за ряд лет, и заканчивалась она таким выводом: ...Этими опытами устанавливается замечательный факт, что происходящий в пространстве, заполненном сгущенным или разреженным воздухом, процесс распределения лучистой энергии сопровождается возникновением некоторых пондеромоторных сил...

До той поры никто о таких силах не слышал. Профессор Мышкин замахивался на большое открытие...

Но, может быть, легкоподвижное тело колышется просто под действием легкого потока воздуха, который не заметил экспериментатор? Нет, автор решительно заявлял, что им была устранена всякая возможность подозревать в наблюдаемых отклонениях влияние конвекции, и потому наблюдаемый ход явления необходимо признать обусловленным истинной природой его.

На эту публикацию откликнулся П. Н. Лебедев. Его реакция была уничтожающей. Что ход не только данного явления,- писал он в опубликованной вскоре заметке,- но и всякого другого необходимо признать обусловленным истинной природой его,- не подлежит сомнению, но всякий, кто когда-либо работал с подвешенными приборами, хорошо знает, что в ящике со стеклянными стенками, каковыми пользовался проф. Н. П. Мышкин, подвешенное тело может производить под влиянием конвекционных токов целый ряд самых сложных движений; надо принимать особые меры предосторожности и защищать ящик прибора от случайных тепловых воздействий.

Дальше следовал ряд язвительных каламбуров:

Профессору Н. П. Мышкину удалось устранить только свои подозрения, но не конвекцию в приборе, и, ничего не подозревая, он наблюдал эффекты давно всем известных воздушных течений; напрасно только профессор Н. П. Мышкин подозревает в своих наблюдениях открытие какого-то нового, таинственного действия потока (?) лучистой энергии.

Все исследование, предпринятое профессором Мышкиным, Лебедев квалифицировал как сплошное недоразумение.

Три года спустя профессор Мышкин напечатал новую обширную статью, где вновь объяснял вращение подвешенных тел действием пондеромоторных сил светового поля.

Лебедев откликнулся и на эту публикацию.

...Я позволю себе снова утверждать,- писал он Ев новой, столь же короткой заметке,- что явления, описанные проф. Н. П. Мышкиным, ничего нового в себе не заключают и со времен Кулона и Кавендиша известны всем физикам, работавшим с подвешенными телами; лет тридцать тому назад они были всесторонне изучены Круксом, который блестящими опытами показал, что причина наблюдаемых сложных движений кроется в ничтожных нагреваниях подвешенных тел падающими на приборы световыми и тепловыми лучами...

Петр Николаевич добавлял, что ему самому не однажды приходилось сталкиваться с такими явлениями, но при этом всегда удавалось найти причину движения подвешенного тела — она заключалась в действии прямых или отраженных лучей, падавших на прибор от лампы, окна, стены, наконец от самого экспериментатора. Достаточно было поставить на пути лучей цинковые экраны, чтобы тело успокоилось.

Таким образом, ...ни подробное описание отдельных сложных случаев, ни объяснение их причин гипотетическими пондеромоторными силами светового поля для физиков интереса не представляют...

Третья статья Мышкина была опубликована в 1913 году. В ней он уже прямо отвечал на критику, одновременно ставя под сомнение классическую работу Лебедева о давлении света на газы и обвиняя ее автора в подгонке условий эксперимента под желательный результат.

На этот раз Лебедев не мог уже возразить: он скончался в 1912 году.

Загадкой остается, как появилась эта статья (в том виде, как она появилась). Когда рассматривался вопрос о публикации, редакционный совет пришел к заключению, что статья не соответствует долгу уважения памяти покойного и что напечатать ее можно лишь при условии, что все полемические выпады будут исключены.

Тем не менее статья была напечатана без каких-либо купюр.

Н. А. Гезехус, который был в то время редактором журнала, взял вину на себя: он-де не проследил... Попросил отставки. В знак протеста подали в отставку еще трое членов редакционного совета — Н. А. Булгаков, Д. С. Рождественский, А. Ф. Иоффе.

Протестовали и другие ученые. Возмущенное письмо пришло в редакцию из Москвы:

Милостивый государь господин редактор!

В последнем выпуске редактируемого Вами журнала помещена статья г. Мышкина Пондеромоторные силы в поле излучающего источника. Мы не имеем в виду касаться ее содержания по существу, но не можем пройти мимо другой ее стороны.

Автор наполнил и заключил свою статью личными выпадами и злословием по адресу одного уже покойного русского ученого, по адресу одного из самых высоких проявлений его творчества.

Мы глубоко убеждены, что цель, в которую метят эти выпады, недосягаемо высока для г. Мышкина. Но самый факт, что они не только дошли до редакции, но и нашли приют на страницах единственного русского специального журнала, не может не остановить на себе нашего внимания.

Мы считаем своим долгом протестовать против него самым энергичным образом.

Под письмом стояли подписи Н. Е. Жуковского, А. А. Эйхенвальда, П. П. Лазарева, Н. А. Умова, К. А. Тимирязева и тридцати других ученых.

Необычайно остро переживал этот инцидент и Эренфест, как если бы он находился не в Лейдене, а по-прежнему в Петербурге. За скандальной публикацией грезилось ему нечто большее, нежели только покушение на память П. Н. Лебедева. Я буду глубоко огорчен, если журнал из-за аферы Мышкина попадет в руки непорядочных людей,- писал он Иоффе. Надо к тому же учесть, что Мышкин — это не единственное зло, которое приходится сносить. Ведь сколько бессмыслицы и мишуры можно обнаружить и в томских, и в варшавских, и в московских (!!!) работах... Эренфест призывает Иоффе немедленно, в следующем же номере, дать такое объяснение от редакции, которое объединило бы всех порядочных и правильно думающих людей. Я буду весьма глубоко сожалеть,- заключает он эту часть своего письма,- если этот маленький форум европейской физики (то есть ЖРФХО.- О. М.) будет разрушен.

Аналогичное письмо он написал и Н. А. Гезехусу.

По существу, в полемике между Лебедевым и Мышкиным мы сталкиваемся с довольно знакомой ситуацией, когда противоборствуют две неравнозначные в науке величины. Научные графоманы из года в год отравляли жизнь великого ученого. На борьбу с ними он вынужден был тратить скудно отпущенные ему силы.

С другой стороны, и Мышкин, без сомнения, был обижен резкими репликами Лебедева, почитал себя вправе ответить тем же. Но кто такой Мышкин и кто такой Лебедев? Что такое беспомощные эксперименты новоалександрийского профессора рядом со знаменитыми лебедевскими работами? Рассматривать этот конфликт просто как ссору двух людей нельзя. На одной чаше весов тут оказалось уязвленное самолюбие, на другой же — нечто измеримо большее...

...Быть может, отчасти у Лебедева Эренфест перенял манеру реагировать на какие-то публикации короткими, язвительными (иногда скрыто язвительными) репликами. Такова, например, его заметка по поводу статьи И. Е. Орлова Основные формулы принципа относительности с точки зрения классической механики. Автор статьи, в частности, отстаивал довольно странный тезис, что в принципе невозможно поставить experimentum crucis, позволяющий установить, справедлива ли теория относительности Эйнштейна или конкурирующая теория Ритца.

В своем ответе Эренфест без всяких вступлений в нескольких строках описывает такой эксперимент: имеется лаборатория и в ней наблюдатель; вне лаборатории — источник красного света, неподвижный по отношению к лаборатории, и источник зеленого света, удаляющийся от нее с большой скоростью. Мгновенно открывается отверстие в стене лаборатории, так что в него одновременно проникают и красный, и зеленый свет. Оба луча движутся к противоположной стене, возле которой стоит наблюдатель. Вопрос: какой цвет он увидит раньше — сначала красный, а потом белый (образующийся из-за смешения красного и зеленого) или сразу же белый?

Я утверждаю:

• теория Ритца требует: сперва красный,

• теория Эйнштейна требует: сразу белый.

Согласен ли г. Орлов с этим или он оспаривает это положение?

Вот и вся заметка.

Прибегал иногда Павел Сигизмундович и к резкостям в духе Лебедева, как в той полемике с В. С. Игнатовским. Впрочем, долго выдерживать этот тон он не мог...