О В.С. Гребенникове. Александр Разбойников. Челябинск, 18-20.04.2008

Александр Разбойников.

Челябинск, 18-20 апреля 2008 год.

О В. С. Гребенникове

23 апреля 2008 года В. С. Гребенникову исполнился бы 81 год.

— Ой, как красиво... какой талант этот ваш Гребенников! — сказал М. С. Горбачёв, побывав на экспозиции музея агроэкологии в НИИ земледелия, в городке Краснообске, спутнике Новосибирска, летом 1979 года.

А ещё двумя годами раньше в г. Свердловске в журнале Уральский следопыт №3 за 1977 год опубликовали статью Анатолия Полякова Гребенников (к 50-летию В.С. Гребенниковa).

С этого журнала всё и началось. Уральский следопыт попал мне в руки в конце 1982 года; вернее, странички с 16 по 23 из него передал мне друг Алёша Рудягин. Мы с ним вместе учились в художественной школе и в худож. училище.

Статья и, особенно, фотография Гребенникова с его удивительными портретами насекомых настолько потрясли меня, что я решил найти этого человека. И уже вскоре, в январе 1983 года, в зимние каникулы последнего 4 курса худож. училища я на свой страх и риск махнул в Новосибирск. С трудом, по справочному бюро узнал, что он живёт не в самом Новосибирске, а в городке–спутнике Краснообске. И прежде, чем попасть к нему пришлось две ночи провести на вокзале, так как не было мест в гостинице. Наконец попал по адресу. Показал Виктору Степановичу свои работы и свою рукописную книгу БАБОЧКИ ЧЕЛЯБИНСКОЙ ОБЛАСТИ. У него дома я был под вечер. Вид его был не очень здоровым (ему было уже 55 лет), но он очень внимательно и с уважением смотрел на работы. Листая мой трёхлетний труд — манускрипт о бабочках, с конца 1979 по конец 1982 года, находящийся в творческом процессе на 107 странице, Гребенников лишь кое-где подсказывал, как лучше можно было бы сделать акварельные рисунки. И с того времени моё творчество перешло в иной ракурс; манускрипт о бабочках Челябинской области остался на 107 странице.

Виктор Степанович узнал, что мне негде остановиться и познакомил меня со своим новосибирским коллегой Ю. П. Коршуновым. У Коршунова я и прожил два дня. На следующий день после знакомства с Гребенниковым я, по его приглашению, посетил кабинет-музей, созданный его руками.

Вот, наконец, я живьём увидел картины насекомых, опубликованных когда-то в Уральском следопыте. Я извинился перед ним за неожиданный визит, сказав, что публикация в журнале неодолимо заставила меня приехать и увидеть всё наяву.

Я понял, что приехал не зря и с громадным интересом и удовольствием рассматривал экспозицию картин и всего остального с комментариями самого художника-учёного. Нет смысла описывать всю красоту огромных акварелей с насекомыми. Этих жуков, пчёл, стрекоз, кузнечиков, бабочек нужно видеть в оригинале!!!

Я был благодарен Виктору Степановичу за этот экскурс. Ведь ради меня он пришёл сюда, больше в музее в эти минуты никого из посетителей не было. И то, что он назвал меня СВОИМ ПОСЛЕДОВАТЕЛЕМ, по большому счёту верно. Хотя я и рисую с трёх лет и энтомологией увлёкся ещё класса с 6-го, а первый набор самодельных открыток с 60-ю бабочками (нарисованных с натуры из своей коллекции) делал ещё в 1975-78 гг.

А благодаря тому, что Гребенников познакомил меня с крупным энтомологом, точнее — лепидоптерологом, то есть специалистом по бабочкам, Юрием Петровичем Коршуновым, у меня наладились связи с энтомологами. Ведь именно Коршунов пригласил меня через год в 1985 году в Новосибирск на Семинар энтомологов по чешуекрылым (— бабочкам). И я снова привёз выставку, правда, с Гребенниковым встретиться не удалось. За то выставка на этом Семинаре имела успех. Там были энтомологи из разных городов: Тюмени, Иркутска, Хабаровска, Владивостока, Ленинграда и др. городов. Например, А. Л. Львовский пригласил меня с выставкой на Х Всесоюзный съезд энтомологов в 1989 году. И закрутилась моя энтомологическая жизнь: в 1986 году я стал членом Уральского отделения ВЭО. В Челябинске состоялась моя ПЕРВАЯ ВЫСТАВКА в краеведческом музее, которая шла три месяца (с 15 апреля по 14 июля) и имела успех, с хорошими отзывами. В декабре 1986 г. была выставка на заседании Института экологии в Свердловске. В октябре 1987 г. — снова Семинар в Биологическом институте Новосибирска и снова выставка. В конце 1988 г. — выставка в г. Тарту (Эстония). В 1989 г. с 11 по 15 сентября в Зоологич. инст. АН в Ленинграде была самая значимая для меня выставка, ведь её увидели все энтомологи Советского Союза, и отзывы были прекрасные. Все отзывы до сих пор храню. Историю эту можно продолжать, но вернусь пока к Гребенникову.

Я с ним лично виделся только в том памятном 1983 г., но эта ВСТРЕЧА БЫЛА СВОЕОБРАЗНОЙ ВЕХОЙ. Вскоре у меня появляется графическая тема, черно-белая, с природой и бабочками. Две из таких работ и помещены в книге Гребенникова Мой мир. И развивается тема бабочек в цветных работах. Буквально вскоре после знакомства с Гребенниковым, а именно 20 января 1983 г. я сделал акварелью на большом листе ватмана огромного жука — тропического долгоносика. Потом были огромные дерущиеся самцы жуков-оленей, огромный наездник Рисса, огромный хвостоносец Маака и огромная перламутровка Латона.

По аналогии сделал и несколько стереоблоков на стеклах: тропический жук-носорог, махаон, озёрный пейзаж.

На этом мои разработки по аналогам Гребенникова закончились, но его методы научной иллюстрации мне очень в последствие пригодились.

После упомянутого Ленинградского съезда 1989 г. в ЗооИнституте, его сотрудники живо откликнулись на моё творчество. Например, гидробиолог С. Д. Степаньянц помогла мне выйти на стипендиата Междунар. Фонда Джорджа Сороса; К. В. Савицкая познакомила с будущими моими крёстными, которые помогли мне сделать выставку в Москве и опубликоваться в журналах Советский Союз и Московский журнал. А доктор биол. Наук В. Н. Танасийчук помог опубликоваться в журнале НАУКА И ЖИЗНЬ №7 1990 г. И это было событие огромной важности для меня. Ведь прямо на обложке появилась моя работа с глазчатыми бражниками Ночной полёт. Плюс — цветная вкладка Ирис-бабочка и цветок, а также моя статья Я рисую бабочек с 5-ю картинками на 4-ёх страницах. В этой статье я упомянул ВИКТОРА СТЕПАНОВИЧА и его творчество.

И он, прочитав статью, откликнулся. Правда, ни сразу, — журнал вышел в июле, а он написал мне 25 октября. Зато прислал проспект на 18-и страницах Музей агроэкологии с дарственной надписью Саше Разбойникову. В. Гребенников. Новосибирск. 1990 г. Это был его ПЕРВЫЙ ОТКЛИК с очень тёплым письмом после СЕМИЛЕТНЕГО ПЕРЕРЫВА. В письме он поздравил меня с успехом, жалел, что не видел моих выставок, был очень тронут тёплыми словами в его адрес в журнале Наука и жизнь, где ему понравились мои работы. Предложил провести у них в Доме Учёных выставку. Пожелал иметь в его музее несколько моих работ для постоянной экспозиции. В свою новую запланированную книгу Дороги в Неведомое предложил внести несколько моих работ, назвав меня ПРОДОЛЖАТЕЛЕМ ЕГО ДЕЛ с соответствующим текстом, и спрашивал принципиального согласия. Этим он желал показать преемственность и развитие его жанра. Виктор Степанович даже отметил, что мои работы отличаются от его работ в лучшую сторону. Приглашал и самому приехать с выставкой в декабре-январе. Я ответил, что самому приехать не получается. Искренне поблагодарил его за прекрасные отзывы и предложения и послал ему фотокопию своей графики и слайды с акварелей.

20 февраля 1991 года Виктор Степанович пишет ВТОРОЕ ПИСЬМО, в котором сообщает, что черно-белая графика может войти в его книгу, а цветные слайды забраковали как некачественные. В холле НИИ он повесил афишу-анонс: 1. выставка на тему раннего эколого-эстетического воспитания детей, и 2. выставка произведений челябинского художника-энтомолога Александра Разбойникова.

Далее он пишет: Я искренне рад твоим успехам и быстрому признанию. Мне в твои годы было куда труднее: за то, что рисовал насекомых, хотели убрать меня с должности директора и преподавателя худож. школы; отказали в приеме в Союз Художников и в выставке в Омске.., а напечатанные афиши и каталоги уничтожили... — это к культуре отношения не имеет... Мою выставку просил Британский музей естественной истории — наши не разрешили...

(Перечитывая эти строки, когда Виктора Степановича уже нет с нами, я тоже задумываюсь, — с 1991 года по нынешний, 2008 год, не так уж много изменилось: также трудно пробиться со своими творческими замыслами в издательства; также я до сих пор не член Союза Художников, — видимо до сих пор насекомые к культуре отношения не имеют. Американцы, голландцы, видевшие мои работы здесь, в России, говорили, что в принципе можно и интересно показать их в США, Нидерландах. Но они, как частные лица, быстро исчезают с поля зрения.)

В продолжении ВТОРОГО ПИСЬМА Гребенников пишет, что делает сферораму Реликтовая степь, и что организовал несколько заказников для насекомых в Омской области. Советует мне сохранять оригиналы, а если они дарятся или продаются, то оставлять обязательно копии себе. В свое время я то раздарил, то уничтожил множество своих работ... И теперь страшно жалею... Через несколько десятилетий ты убедишься в этом сам, — пишет он.— Крепко жму руку, желая дальнейших успехов!

27 февраля 1991 года, ровно через неделю, получаю от Виктора Степановича ТРЕТЬЕ ПИСЬМО: Срочно сообщи, когда вернется твоя выставка из Владивостока... Готов холл, выставочная стена... Жду письма или звонка...

Да, я писал ему, что моя выставка сначала будет во Владивостоке, а затем в Находке, которые там мне помог устроить Владимир Мещеряков (— мой бывший земляк из Магнитогорска). В юности он устремился в Приморье, чтобы поймать редчайшую перламутровку Пенелопу. Позднее его мечтой стало создание инсектария-фермы бабочек во Владивостоке. Он как-то узнал, что я рисовал бабочку Пенелопу, через неё мы и познакомились. О нем писал в своей книге В стране синих Махаонов московский писатель и фотохудожник Ю. С. Аракчеев. Кстати, в Москве я тоже познакомился с Юрием Сергеевичем... Так вот, Владимир Мещеряков спрашивал у меня, нельзя ли устроить во Владивостоке выставку Гребенникова. Пока придется отложить, очень занят. После чего можно и сделать, — написал мне Виктор Степанович.

Затем произошла какая-то заминка в переписке, а тем временем в мае 1991 года в свердловском журнале Уральский следопыт №5 две страницы уделили мне: Реальные сказки Александра Разбойникова — статья и четыре графические работы. А ведь именно с этого журнала началось мое знакомство с Гребенниковым, — помните №3 за 1977 год? И вот спустя 14 лет— мой материал...

И вдруг 5 августа 1991 года случайно читаю в Комсомольской правде от 27 июля статью Дмитрия Шевченко Не хочу, чтобы он умирал на всю страницу о жизни В.С. Гребенниковa, где он с открытым письмом обращается к М. С. Горбачеву о невозможности создать свой центр экологического воспитания детей, наталкиваясь повсюду на равнодушие начальников и не видя для себя иного выхода кроме добровольного ухода из жизни 1 сентября... В тот же день я откликнулся, не желая допустить худшего. Написал письмо не только Виктору Степановичу, но и в Ленинград доктору биол. наук Виталию Николаевичу Танасийчуку, представившему меня ровно год назад в журнале Наука и жизнь и написавшему на съезде ВЭО 1989 года такой отзыв: В свое время я участвовал в организации ВЫСТАВКИ ГРЕБЕННИКОВА на съезде ВЭО и вместе со всеми ЗИНовцами восхищался его работами. Эти вещи — не хуже, хотя и иные: у Разбойникова своё, не только энтомологическое — но и философское видение насекомых. Очень надеюсь, что удастся увидеть много из этого — в печати.

Теперь же Танасийчук откликнулся 18 августа: Дорогой Саша!.. История с Гребенниковым и меня выбила из колеи. Он доведен до крайности — и очень надеюсь и верю, что все-таки ему не дадут совершить последний шаг, и он получит тот центр экологического воспитания, о котором мечтал. Статью о нем я показал нескольким видным энтомологам, и мы начали действовать, соорудили большое письмо в Комсомолку о том, как высоко оценивают энтомологи его художественные и литературные работы — и усилия по охране насекомых и созданию микрозаповедников. Оно отослано, копия послана ему. Но вообще же — вся его жизнь изломана не только судьбой, но и им самим, и его Тамарой Пименовной, о которой с таким восторгом писал корреспондент. Я о ней другого мнения. Дело не в том, что у нее только семь классов — а в том, что она чугунно уверена, что только она знает, что хорошо и что плохо для В.С., и держит его тоже совершенно чугунной хваткой. Да, она с него сдувает пылинки и печется о его здоровье — но печется в меру своего куцего разумения. Я ее видел только однажды, и она произвела на меня тяжелейшее впечатление. Полагаю (а некоторые мои друзья уверены) — что именно под ее влиянием сорвалась возможность перетащить его в Пушкин, в ВИЗР — где он сделал бы музей и смог бы многое сделать для нашего музея. Слышал также, что она не дала ему поступить в Союз Художников — там развратные бабы, голыми позируют! Отобьют! Она боится его потерять — это понятно; но для этого, в силу своего разумения, она не пускала его на глубокие воды, и ОГРОМНЫЙ ЕГО ТАЛАНТ так и хиреет в глубинке (не в провинции, ибо и в провинции можно развернуться, а в каком-то аппендиксе — СибНИИХим-е, где и вынужден оформлять стенды и делать черт знает что, где он — совершенно не на месте)... Виктора же Степановича жалко очень и очень. Боюсь, что и в новом экологич. центре своем будет ему нелегко. Характер его очень нелегок, с людьми он уживается трудно, и это скажется еще не раз... А вообще грустно — страна меняется пока не в лучшую сторону, и все наши вопли, демонстрации, выборы не очень многого стоят. Боюсь, что мое поколение оставит Вашему не слишком благоустроенный мир. Но все равно — работать надо. И видеть цель...

Вот такое было письмо от Танасийчука, и тут же, наконец, 19 августа 1991 года откликнулся и сам Гребенников. Это было его ЧЕТВЕРТОЕ ПИСЬМО, отпечатанное на машинке, где он обращался не только ко мне, но и к друзьям: ...Нет слов, которые я хотел бы высказать всем вам за сочувствие, понимание, духовную поддержку в трудный для меня час. Каждое письмо вызывало слезы благодарности, заставляло думать о правильности задуманного мною шага. Вас, добрых людей, оказалось много больше, чем я думал, и это письмо хотел напечатать вам в Комсомолке, но ее закрыли...

Далее Виктор Степанович пишет, что местные власти все-таки отказали в помощи, и тупик остается. Лишенный материальной полевой части своих работ он вынужден хотя бы довести до ума или какой-то ясности хотя бы главное из уже начатого. Но для этого нужна коллективная помощь в виде писем читателей начальству в Краснообск и Москву и просто в газеты. Для спрашивающих, куда можно перевести деньги, он тоже давал координаты, заверяя, что каждая копейка пойдет только на природоугодные дела, и об этом люди обязательно узнают.

5 августа я писал ему, что не могу поверить в принятое им решение: Если бы Вы знали, Виктор Степанович, какой заряд энергии вложили Вы в меня более семи лет назад, когда я впервые увидел живьем Ваше творчество... И теперь я уже никогда не отступлю от энтомологической тематики... Разволновался, трудно было читать, а вечером стал писать Танасийчуку в Ленинград и Н. Н. Кондакову в Москву — спросить совета... Готов Вам искренне помочь материально — хотя бы 1000 рублей для поддержки. Я отправил ему деньги, не очень надеясь на отклик. 20 сентября, получив ПЯТОЕ ПИСЬМО Виктора Степановича, я подумал, что он тоже не получил от меня письма. Здравствуй, Саша! Из писем твоих знакомых я понял, что ты не получил моего письма. Если это так, то: 28 августа в заметке Будем жить в Комсомолке — моя туда телеграмма, где сказано, что благодаря мощной духовной поддержке читателей, а также потому, что утром 22 августа (сразу после сообщения о свержении хунты) начальство мое срочно сделало вид, что мне, как ценному работнику, кое в чем пошло навстречу, — я остался жить. Возвращение с того света на этот проходит у меня крайне тяжело. Конечно, буду уже не тем Гребенниковым, что раньше, но куда деваться... Взялся вот за продолжение работы над картинками к книге, идет работа хоть туго, но идет. Приезжай поглядеть. И — привози выставку... Тут бы мне это мне очень надо. Давай доделаем! Хоть ненадолго... Вообще, издательству (Сиб. отд. Детской литературы) твоя работа очень понравилась, и они хотели б с тобой законтачить. Тут бы с ними и познакомился. А также с Домом Ученых Академгородка... Я рад, что оказался для твоего творчества в свое время вдохновителем. Далее Виктор Степанович посетовал, что нет материалов и красок.

У меня с 15 августа по 18 сентября проходила выставка в Московском биологическом музее им. Тимирязева, а потом я долго не мог туда приехать. Выставка пролежала у крестных в Москве, а в начале зимы ее отправили в Литву, в Каунасский музей. Я сообщил об этом Гребенникову; выставка в Новосибирск снова не попадает. Но я шлю Виктору Степановичу хотя бы краски, которые ему необходимы — 2,5 кг гуаши в банках Титановые белила.

Потом больше года мы не переписывались. Я не помню точно, но он как-то благодарил меня за помощь и даже узнал, что я стал в апреле 1993 года стипендиатом Международного Фонда Дж. Сороса.

ШЕСТОЕ ПИСЬМО от Гребенникова я получил 23 марта 1994 года, где он подробно описывает то, что за это время с ним произошло: несколько раз отправлялся в мир иной, тяжело переживал реформы, а его родной Крым стал заграницей. СибНИИ земледелия (где его музей и сферорама), разогнанный на две трети, отправлялся в бессрочный отпуск без содержания. Книгу Мой мир издать не удалось из-за резкого вздорожания цен, и материалы ему вернули. Так пропал огромный труд, и 12 мешков и пакетов тех картинок вернулись домой, под койку.

В этом письме Виктор Степанович прислал мне цветной проспект, издание которого оплатил Аман Тулеев (Кемерово), а никакие не миллиардеры. Но на книгу нет и у него. Только школа Гребенникова бесперебойно работает аж с того печального 1991 года — но тоже на нищенских основах. А еще пишется документальный автобиографический роман Письма внуку. Первый том рукописи охватывает период от дальних предков до 1939 года, второй том — с 1940 по 1945-й, а далее — как получится. Сферорама Реликтовая степь приостановлена в работе. И с фондами Д. Сороса и Мак-Артуров тоже не получилось из-за махинаций предпринимателей. И выставка Стереоблоки и фосфены застряла в Исилькуле, потому что некому возить ее по другим городам. А то неплохо было бы показать ее, к примеру, челябинцам... и... разыщи в редакции Челябинского рабочего хорошо и давно меня знающую опытную старейшую журналистку Миронову Светлану Ивановну — может что дельное присоветует... (Когда-то про мою книгу печатала просьбу...; двигала и мои тюремно-лагерные выставки...)

А было бы всё по-хорошему, то мы бы объединили все эти наши дела в Урало-Западно-Сибирский эколого-эстетический центр... Я б тогда устроил в горько знакомых мне местах, например, у Увильдов, ещё пару-другую энтомологических биорезерватов...

(Светлана Ивановна, по просьбе Виктора Степановича, я нашёл в Челябинске. Она показала мне стенды с тюремными рисунками Гребенникова, а я ей — это длинное письмо. Разговорились, познакомились, но что-то она не смогла особо принять: то ли силы не те, то ли здоровье... Пыталась и меня на фонд Мак-Артуров вывести..., но всё затихло.)

А письмо Виктора Степановича заканчивалось так: ...Жизнь человечья — чрезвычайно коротка и, хоть ты молод, всё равно спеши делать полезные дела, ибо потом многие из них, как у меня, останутся недоделанными. И ещё: свой талант и умение, и знания предназначай для людей, для Будущего, и чтоб это осталось у многих в сердцах... Не зазнавайся, а работай на благо поколений не покладая рук! Много лет спустя вспомнишь, что я был прав.

Эти слова Виктора Степановича запомнились мне на всю жизнь. По его просьбе я послал еще столько же гуашевых белил для сферорамы; поблагодарил за добрые слова и за проспект; написал, что нового у меня.

Прошло еще без малого 4 года. Я решил поздравить Виктора Степановича с новым 2000-м годом, узнать о нем; написал о своих делах.

И 5 февраля 2000 года получил от него последнее СЕДЬМОЕ ПИСЬМО. Оно было напечатано на машинке. Виктор Степанович уже не мог писать, и с трудом печатал левой рукой: Теперь я лежачий инвалид-паралитик.., больше я не художник, почти не могу ходить... Книга Мой мир вышла еще год назад, мизерным тиражом — 1000 экземпляров... Может когда где попадется, так на странице 302 ... — 2 твоих рисунка в разделе Мои последователи... В прошлом году присвоили почетное звание Заслуженный эколог России... — никаких льгот..

В общем, грустное письмо, на которое я тоже сразу ответил, приложив к письму бандероль-подарок. Это был авторский проект— календарь на 2000 год в виде большого (А2) перекидного альбома Южный Урал в исторических образах.

Но, к сожалению, больше писем от Виктора Степановича не было. Через год его не стало.

А книгу художника, энтомолога и учёного мне всё-таки удалось найти. Мой друг Вячеслав Дорошкин когда-то учился в Новосибирске на Биофаке, а жил в Барнауле. Однажды, когда он собирался туда к родственникам, через Новосибирск, я попросил как бы невзначай, нельзя ли попробовать узнать про книгу Мой мир... И очень запросто и неожиданно Слава привёз из Новосибирска два экземпляра. Он поговорил там с энтомологом П. Я. Устюжаниным, которого я тоже знал по энтомологическим совещаниям.

По стечению обстоятельств, Гребенников в своей книге на стр. 253 изобразил бабочку веерокрылку, открытую именно Устюжаниным. Кроме того на стр.—245 он нарисовал зефира Коршунова в честь известного энтомолога Юрия Петровича. Когда-то именно Гребенников познакомил меня с Коршуновым, и у нас завязались долгие деловые отношения, но это уже другая история.

У меня есть книга В. Гребенникова Миллион загадок (Новосибирск, 1968 год), в которой очень многое в его воспоминаниях о детстве один к одному совпадает с моими впечатлениями. Он пишет, а я вижу себя: Энтомологией — наукой о насекомых — я увлёкся ещё в детстве... А вот когда именно — сказать трудно. Может быть тогда, когда прочитал замечательную книгу Фабра о насекомых. Или когда изумился при виде... бабочек, налетевших в комнату на свет лампы... К тому времени у меня у самого уже были собраны небольшие энтомологические коллекции и прочитана не одна книга о насекомых — в те годы я уже был, что называется энтомологом со стажем... Первое, что я нарисовал, написал красками... с натуры, были насекомые. И хотя у красок явно не хватает яркости, чтобы передать великолепие моих маленьких натурщиков, занятия этого я не бросаю и по сей день... Сейчас насекомые учат меня не только рисовать: они заставляют наблюдать и мыслить, чувствовать и даже мечтать... Предчувствие чего-то значительного — приходило всякий раз, когда я сталкивался с удивительными превращениями насекомых..., с дивной своеобразной окраской...

Хотелось бы ещё и ещё приводить аналогии, но вот другая книга В. Гребенникова Мой удивительный мир (Новосибирск, 1983 год) с великолепным предисловием профессора П. И. Мариковского, (книги которого я читал ещё школьником). И в его отзыве о Гребенникове я вижу аналог от энтомологов столичных в свой адрес: ...И что удивительно — ни в одной из этих почти фантастических зарисовок ни разу ни в чём не была нарушена строгая научная достоверность...

В этой книге есть глава Золотоглазые эльфы, где приведён рисунок известного московского художника — анималиста Н. Н. Кондакова, автора множества точнейших иллюстраций животных в многотомнике Жизнь животных, в Красной книге СССР и т.д. Рисунок изображал эльфа — маленького существа с крыльями насекомого с подписью Кондакова: Надеюсь: в Ваших заповедниках для насекомых уж и эльфы развелись...! Гребенников пишет, что он попал в самую точку. Разве что у моих эльфов немножко другой образ.

И опять аналогии: я тоже рисовал эльфов, психей и фей с крыльями бабочек, и чуть-чуть переписывался с Кондаковым, (побывав однажды у него в гостях с лёгкой руки В. Н. Танасийчука). Однажды мы в письмах обменялись такими зарисовками. Теперь и у меня хранится рисунок Феи самого Николая Николаевича. В своё время он путешествовал по северным морям вместе с легендарным Отто Юльевичем Шмидтом и рисовал северных животных.

В другой главе Охотники за древностями Гребенников пишет о своём детском интересе к палеонтологии: он рисовал археоптерикса и прочих ящеров. У меня тоже сохранились рисунки подобного рода. И ещё он изображает череп огромного ископаемого бизона, а я фотографировал в музее Аркаима огромные рога с частью черепа древнего вымершего во времена эпохи Бронзы быка — тура. Это мне пригодится для продолжения серии работ по теме древних ариев Урала.

В той же книжке на вкладке Гребенников изобразил Полёт болида над городом Карабаш (Южный Урал) в 1948 году. Можно было бы испытывать гордость за то, что в Челябинской области, на моей родине, творил столь известный и незаурядный художник, близкий мне по духу и творчеству... Но если бы не было так грустно и страшно... Есть у меня статья из журнала Наука и жизнь №8 1990 год В.С. Гребенниковa Мои университеты. В ней — автопортрет 22-летнего художника в том же г. Карабаше, где он наблюдал полёт болида. А ещё — карта с такими знакомыми мне названиями: г. Миасс — где Виктора арестовали, г. Златоуст — тюрьма, г. Челябинск — пересылка, г. Карабаш — лагерь, г. Кыштым — лагерь, Увильды — снова лагерь и летом 1953 года — на свободе.

А для Миасс — это город, где я, будучи в гостях у двоюродной сестры, наслаждался горными пейзажами, рекой, озером, Ильменским заповедником, и здесь впервые поймал заветную бабочку Аполлона. Со Златоустом связан поход нашей группы в горы на прекрасный Таганай, где мне на руки садились непуганые бабочки — чернушки у каменных рек — курумников. Позднее я приезжал в Златоуст на известный завод Булат, где производят знаменитые Златоустовские гравюры и богато украшенное оружие с давних времён. Там однажды (в 2005 году) по моим авторским эскизам была сделана в одном экземпляре казачья сабля (с чернением, гравюрой, позолотой) для академика М. П. Щетинина в Краснодарском крае.

Я сам родился в Челябинске, здесь и друзья, и выставки, и всё остальное; про Карабаш знаю только то, что это экологически неблагоприятное место, а про Кыштым слышал, что там делают литьё из чугуна, наподобие знаменитого Каслинского. Знаю, что есть известный санаторий Увильды на берегу озера. Озеро Увильды — самое большое и чистое из южноуральских озёр. Оно отнесено к ценнейшим водоёмам мира.

Когда читаешь воспоминания Виктора Степановича об этих местах, становится не по себе: Незабвенную Страну моей лагерной юности — Южный Урал — я до сих пор объезжаю как можно дальше. Край скалистых романтичных гор и светлых бездонных озёр хранит в своих недрах не только золото, медные руды и дорогие камни. Тысячи, десятки тысяч нашего брата зэ-ка..., мужчин и женщин..., фронтовиков — инвалидов..., партийных и беспартийных... покоятся — нет — взывают! — в старых шахтах лагерного архипелага седого Урала... Даже в книге Мой мир Виктор Степанович на 103 стр. упоминает об этом времени, где его умение рисовать не только насекомых, но и портреты людей, помогло ему чудом уцелеть. И даже там он наблюдал за бабочками, любимыми жуками — бронзовками, о которых он писал в Науке и жизни №9 за 1973 год. Там и его прекрасные рисунки этих бронзовок.

Все материалы о Викторе Степановиче я храню, как последователь. Хочется верить, что этот уникальный и неординарный человек, художник и учёный не будет забыт. И что многие и многие материалы и рисунки, неопубликованные до сих пор, будут напечатаны в новых прекрасных альбомах, посвящённых его памяти.

Если бы я был крупным учёным — энтомологом и описал бы впервые какой-то новый вид бабочки, я назвал бы её именем Гребенникова. Ведь есть же бабочка зефир Коршунова, — земляка и коллеги Виктора Степановича. Может быть, ещё не все виды бабочек описаны, и энтомологи назовут их Гребенникова или Кондакова. Есть ещё и полушутливый вариант, подсказанный мне, по материалам В. В. Набокова. Например, известна обложка его знаменитой книги Другие берега (изд. им. Чехова, Нью-Йорк, 1954 год) на русском языке, на которой рукой автора изображена полуфантастическая бабочка (— Morpho verae) с подписью Very, very rare, что значит: Морфо Веры — очень, очень редкая. И таких бабочек, придуманных им и посвящённых его жене Вере, он рисовал до 70-ых годов: есть бабочка Хвостатка Веры из Голубянок, желтушка Веру из Белянок, Ванесса и Харакс Веры из Нимфалид...

Так что, возможно и мне самому придумать бабочку Гребенникова. Пишу эти строки накануне дня рождения этих двух известных людей: 22 (23) апреля 2008 года — 109 годовщина В. В. Набокова; 23 апреля 2008 — 81 годовщина В.С. Гребенниковa. Двое энтомологов и писателей родились в один день; но Набоков, например, в 1961 году обосновался в курортном городке Монтре в Швейцарии, а Гребенников в этом же году организовал в г. Исилькуле Омской области детскую художественную школу, первую в Западной Сибири. А я в 1961 году в апреле только родился!

Набоков любил подчёркивать, что день его рождения совпадает с Шекспировским. Отец Набокова — из старого дворянского рода, мать — из семьи сибирских золотопромышленников. Отец Гребенникова — азартный механик-самоучка, испытывавший свои приборы, в том числе и аппарат для добычи золота. Мать — дворянка, аристократическое воспитание, тургеневская грусть...

Два потомственных дворянина, но такая разная судьба.