Причуды Гребенникова. Е. Токаренко. Труд, 22.05.1991

ОН — ЧУДАК, этот человек с седой бородкой северного шкипера. И впрямь: тут не знаешь, как избавиться от муравьев, коли они заведутся в доме, а в его квартире они бегают, словно дрессированные, по веревочке. Или — я понимаю: можно завести в доме собаку, кошку, на худой конец, хомяка. Но чтобы сорок дебелых шмелих летали под потолком? Чтобы устроить для них в комнате гнезда, а в окнах дырочки-летки?

От одного только слова насекомые да еще в соседстве со словами жилище человека невольно передергивает. А тут стрекочут сверчки, вечерами оглушительно звенят кузнечики, копошатся жуки, в сезон похрустывают листиками гусеницы...

И это далеко не все, чем шокирует Виктор Степанович Гребенников окружающих. На дворе — век компьютеров, а он конструирует прибор с угольной палочкой, подвешенной в колбе на паутинке. А помимо этого выясняет: почему любая лесная паутинка непременно указывает на Луну?

Вы повесили бы дома писанный маслом портрет ну, скажем, комара или самой распрекрасной инфузории? Увековечили бы в чеканке какого-нибудь паука-скакунчика даже в самой изысканной позе? Да и увлечение Гребенникова пчелами не всякому понять: его питомцы пчелы-листорезы не дают меда, а интересны ему своими удивительными сотами. Загадкой, которая (об этом, как и об остальных причудах моего знакомого, речь впереди) едва не стоила натуралисту жизни...

С ЗАВЕДУЮЩИМ музея агроэкологии и охраны окружающей среды НИИ земледелия и химизации Сибирского отделения Российской академии сельскохозяйственных наук В. Гребенниковым я встретилась накануне его 64-го дня рождения. Препроводив меня в каморку налево от турникета, добродушная вахтерша всплеснула руками: Ой, сейчас у вас голова закружится от этого чуда! Шаг за невзрачную дверь — вот оно, чудо: тонешь в радуге разнотравья бескрайней нетронутой степи под куполом неба.

Прямо из-под ног вырывается колючая стрела чертополоха. Доверчивой голубизной смотрят глаза незабудок. Кудрявится пастушья сумка. Невольно сторонишься, чтобы не наступить на подорожник у тропинки и кустик сочной земляники... А сколько их еще здесь — дягель и жимолость, козлобородик и чина душистая, пижма и шалфей... И ведь каждая прожилочка видна, каждый пупырышек на мухоморе живой, каждая крупинка почвы, вырытой кротом-слепушонком, объемен. Не верится, что все это — лишь масляная краска на оргалите. Впрочем, не только: маленький вентилятор, искусно замаскированный в траве, управляет порханием бабочек.

Не было нигде пока даже самого этого понятия сферорама, какой замыслил Виктор Степанович свою реликтовую степь. Во сне она ему приснилась — купол наподобие планетария, где все пространственно ощущаемо, зримо, объемно. Сделал проект такого здания — самостоятельного уникального музея. Сварили сферическую оргалитовую конструкцию...

Ну а в самом деле для чего самодеятельному художнику Гребенникову (и годы, и недуги берут свое) все эти 160 квадратных метров живописи? Рисует, конечно, в нерабочее время.

И ни рубля ведь он за это не получит — сам еще постоянно остается внакладе.

— У вас дети есть? — отвечает вопросом на вопрос.— Хотите, чтобы они хоть где-нибудь увидели то, чего уже почти не осталось в природе?

Дети же самого Виктора Степановича — Сергей и Ольга — помогают ему воплотить увиденный когда-то сон. С Сергеем, биологом, много лет подряд они отправляются в экспедиции с фотоаппаратом — за материалом для сферорамы. Тысячи цветных слайдов, привезенных из областей Западной Сибири, Тувы, Хакасии, Казахстана, составили удивительную в своем роде картотеку: скажем, полынь или облака занимают в ней объемистые ячейки. Ведь надо сработать не только доскональнейшим копировальщиком природы. Но и подобрать единственно нужный ракурс. Чтобы трава, нарисованная на полу, росла вверх, в небе была бездонная перспектива, и все это играло в зеркале солнца. Для земной точности у Гребенникова тут геодезический прибор, для небесной — таблица средних высот облаков и прочие шпаргалки: он ведь еще и астроном-любитель с многолетним стажем. Его наблюдения за электрофонными болидами напечатаны в научном сборнике СО АН СССР, вошли в специальный каталог.

В БЕСЕДЕ с Гребенниковым вдруг узнаю: в двадцать лет, в 1947-м, был он приговорен к расстрелу.

Служил он в ту пору делопроизводителем, а вернее, машинисткой в одной из контор. Как-то, чиркая пером, изобразил точь-в-точь хлебную карточку: одна ведь была тема на уме у заболевшего в Сибири туберкулезом крымского переселенца. Но даже не съесть он хотел тот хлеб — продать, чтоб наскрести денег на билет в Ашхабад, куда увлеченного звездами парня, уже напечатавшегося кое в каких журналах, пригласили работать в астрофизическую лабораторию. Продавщица те 300-граммовые карточки отоварила. Так он сдал экзамен на художника. Но суд навесил на него всю многотонную недостачу хлеба по городу: групповое хищение государственной собственности в особо крупных размерах. Десятиминутная судебная процедура завершилась приговором: к высшей мере. Потом — послабление: 25 лет лагерей. В последнем слове незадачливый художник сказал: мне, мол, только 20 исполнилось, несимметрично получается.

Горькая шутка, как ни странно, помогла: дали 20.

И хотя через несколько месяцев отменили карточки, тюрьма от него не ушла. Миасс, Златоуст, этап в Челябинск, а оттуда — в лагерь в Карабаше с его медными шахтами, торфодобычей, известковым карьером. Перевал руды и меди в Кыштыме, лесоповал в Увильдах. Строительство ЛЭП Тайгинка — Увильды. И самое страшное, наконец. Челябинск—40, где люди умирали на атоме. Трудно представить, что память моего героя, не устающего радоваться жизни, хранит страшные картины того, как ночью (он это видел с нар через уголок окна) запряженный в сани однорогий черный бык увозил мертвые полускелеты из морга.

А может, оттого, что сполна познал цену жизни, Гребенников и научился преклоняться перед самой малом букахой?..

Так и не получил он впоследствии специального образования. Кем только не довелось поработать, даже театральным декоратором. Стал наконец энтомологом далеко не средней руки, автором около 200 работ и статей, научно-популярных книг.

САМОЕ бесполезное существо, считает он, надо изучать и сохранять, ибо если не сегодня, так завтра они могут послужить бесценным материалом для биоников, дизайнеров, медиков, агрономов. Потому и увековечивает он их — отнюдь не только в живописных и графических работах и стереоблоках, коими изобилует музей агроэкологии. Гребенников добился организации шмелиного заказника под Исилькулем, муравьиного — в Березовом урочище пол Новосибирском. Экологическим памятником природы по его настоянию объявлена территория плодосовхоза Мичуринский в Омской области, тоже богатого муравейниками. Сейчас вот вместе с другими энтомологами вступил в борьбу за сохранение буготагских сорок в Тогучинском районе Новосибирской области, где сложился неповторимый биокомплекс: свыше 80 видов дневных и 600 видов ночных бабочек, несколько тысяч видов пауков, шмелей, пчел...

— И никого, похоже, не вразумляет поучительный пример, — с горечью говорит Виктор Степанович.— Чувашский колхоз Ленинская искра, начавший когда-то перестройку своей экологии по примеру моего исилькульсного заказника, вот уже десять лет не применяет ядохимикатов. Таких заказников у него теперь 13. А возродившиеся насекомые-опылители дают чистой прибыли 151 тысячу рублей ежегодно.

Десятки лет уже прошли, как амнистирован Гребенников с полным снятием судимости. А стоило ему на страницах Науки и жизни, с которой давно сотрудничает, поделиться воспоминаниями о пережитом в лагерях, рассказав и о давнем грехе молодости, как из Москвы спешно были отозваны документы на представление его к званию заслуженного работника культуры. Долго вел Виктор Степанович переписку с Госкомизобретений и открытий по поводу эффекта полостных структур (помните его интерес к пчелиным сотам?). Удалось, правда, получить приоритетную справку. Но особого интереса его соображения не вызвали. А сейчас его идеи подхвачены учеными Японии, Германии, прямо и косвенно ссылающимися на эксперименты сибирского энтомолога.

ЕЩЕ НЕ ЗНАЯ сути выводов Гребенникова, я сама их невольно подтвердила. Подвел он меня к сотам с 1200 ячейками, держу, как велел, ладонь над ними. И чувствую: сначала тепло, потом — покалывание в пальцах... И вот кисть совсем немеет, а к голове вдруг резко приливает кровь... Также, говорит Гребенников, было и с ним, когда весной 1983 года, разыскивая что-то на лабораторном столе, он случайно провел рукой над посудиной с обломками старых гнезд подземных пчел-галиктов.

— С тех пор успокоиться уже не мог,— рассказывает дальше Гребенников.— Добровольцы, подключившиеся к моим опытам, испытывали, кто сведения мышц, судороги, кто жжение в горле и гальванический, как от батарейки, вкус во рту. У иных начинались слуховые галлюцинации, появлялись в глазах всполохи и мелькание. Другие как бы теряли ощущение времени — оно явно замедлялось в их представлении. А сам я, видно, так перестарался, что прямо от сот угодил в реанимацию.

Смастерив по образу и подобию сот десятки многослойных, трубчатых, гофрированных, желобчатых, ячеистых композиций из бумаги, жести, стекла, картона, выяснил: эффект полостных структур во всех этих случаях сходен с пчелиным. Что интересно, от решеток такого рода, как от чумы, бежали кошки и собаки. Выяснили и угнетающий эффект решеток на микроорганизмы и растения.

Гребенников подключил к экспериментам ученых, инженеров. Ленинградец, доктор технических наук В. Золотарев дал теоретическое обоснование эффекта полостных структур, инженер А. Рябцев и Г. Юдин из физико-технического института СО Сельскохозяйственной академии разработали прибор Фотон-Н для регистрации и изучения эффекта. Скажу лишь, что у коварных сот, еще хранящих много загадок, нашлось и целительное свойство: на основе пяти—шести рамок с пустыми сотами действует сотовый обезболиватель Гребенникова, применяющийся в разных уголках страны. Кстати, еще встарь, оказывается, кое-где на Руси бытовал народный способ облегчения головных болей... Решетом или ситом: держали его поверх головы решеткой вверх.

...Пишу эти строки и думаю: сколь же обделены мы, люди, добровольно лишающие себя интереснейших ежедневных открытий природы, если безжалостно вытаптываем, вытравливаем, корежем ее. Словно забывая, что сами — плоть от плоти природы. И чтобы выжить, нам нужны ее животворные соки.

Елена ТОКАРЕНКО.

НОВОСИБИРСК.