Виктор Степанович Гребенников. «Мой Мир». Ю.Я. Светлаков. В кн. Запрещенный «Шаг за горизонт», Кемерово, 2018, с.174-193

ВИКТОР СТЕПАНОВИЧ ГРЕБЕННИКОВ МОЙ МИР

Поздней осенью 1995 года я ехал в Новосибирск на встречу с Виктором Степановичем Гребенниковым. О нём я знал только понаслышке, что он, на основании изучения насекомых, создал из трубчатых структур летающую платформу и без всякого двигателя летал как на ковре-самолёте. Об этом написано в журнале Техника — молодёжи №4 за 1993 год.

Вот и вся предварительная информация. Честно признаюсь, если бы всё рассказанное им я знал заранее, то, вероятно, и вопросы были другие, и рассказ бы был иной. А так получились штрихи к портрету Виктора Степановича Гребенникова.

Гребенников:

— С чего начать? Если с моего рождения, то я уроженец юга России, а именно Симферополя. Там прошло моё довоенное детство. Тогда это был зелёный молодой городок, полный жизни всякой, которая прямо у нас во дворе водилась. Наш зелёный двор был первым моим заповедником. Всё богатство звенящей, жужжащей жизни привлекало моё внимание. Я много читал. Брал в библиотеке Фабра, Брема, Фламмариона и прочих авторов. Как я к насекомым пришёл? Просто маленький человек, который ростом от земли всего ничего, каждый объект воспринимает в несколько раз крупнее, чем сейчас нам кажется. Потому что он бегает по земле и по травам, и ближе всё видит.

Семья Вити Гребенникова была небольшая. Мать — дворянка по происхождению — свободно читала и говорила по-французски, но не могла пришить даже пуговицу. Отец — выходец из простонародья, механик — самоучка. В официальной службе не состоял. Занимался исключительно изобретательством. Был ещё приёмный брат Толя.

— После крымского детства попал в Сибирь, именно в Западную Сибирь, в Омскую область. Туда родители переехали. Это отцовская инициатива была. С 1941 года я сибиряк. Впрочем, зимой всё равно мёрзну. Охота на родину. Но теперь родину у меня забрали, отдали куда-то за границу.

Чертовщина, которая может привидеться только в каком-то нехорошем сне, простите за выражение, с большого перепоя. Меня оккупантом там уже называли. Однако мы отклонились от темы.

Первые научные труды по астрономии Витя Гребенников написал в 15 лет. Но больше всего его привлекали жучки, стрекозы, бабочки.

Когда я спросил: А что, эти бабочки красивее женщин?, он подозвал меня к микроскопу и сказал: Смотри!. А потом изрёк: А вы говорите, женщины красивые. Бабочки — это чудо!

В 20 лет Виктор Гребенников неожиданно для себя стал преступником. Однажды машинально нарисовал хлебную карточку. Получилось похоже. Пошёл в магазин и отоварил её. А утром пришла милиция. Ему предъявили хищение государственного имущества в особо крупном размере. Прокурор вначале потребовал расстрела, затем заменил наказание заключением на 25 лет.

— Так что я — уголовник. 25 лет предложил мне прокурор. В последнем слове я промямлил: Как-то несимметрично у вас получается, граждане судьи, только что мне исполнилось 20 лет, а вы 25 даёте. Гляжу, выносят приговор — 20 лет. Скостили. Всё равно, это погибшая жизнь была. Почему я не подох тогда, почему мне не проломили череп? Когда кто-то коньки отбрасывал, то охранники проламывали молоточком голову нашему брату и скидывали труп в старую шахту.

Меня очень выручило то, что я рисовал портреты с натуры.

У нас был барак, в котором сидели эстонцы по 58-ой статье. По их просьбе я делал маленькие карандашные портретики с натуры. Они умудрялись как-то их переправлять из зоны. За это мне давали порцию каши или кусочек хлеба, или ещё чего-то.

Таким образом, я избежал смерти. Я доходяга был. Свою талию я мог обхватить пальцами рук.

Действительно, спасло его чудо — умение рисовать. В холодное лето 53-го Гребенникова амнистировали. Уходя на свободу, он дал подписку о неразглашении тайны всего виденного и испытанного в лагере. И молчал...

— Оказалось, что если в многоячеистом предмете, многослойном, многопористом, ритмически расположить отдельные элементы, ячейки, трубки, то он способен непонятным образом, не экранируемо воздействовать на живые системы, организмы, в том числе и на человеческий. Я назвал это эффектом полостных структур. Потом оказалось, что они способны воздействовать не только на живые системы. Они взаимодействуют друг с другом, то есть одна мёртвая композиция, искусственная, может взаимодействовать с мёртвой, искусственной. Это то, что называют телекинезом. Всё это совершенно объяснимо. Всё это сугубо земное. Никакие НЛО, инопланетяне, барабашки здесь абсолютно не при чём. Всё это техногенная вещь. Говорить словами легко, показать бы надо работу в действии. Я на экскурсии всегда показываю, что любой может двигать предметы. Когда человек овладеет тайнами пространства, материей и временем, то не потребуется никакой техники. Потомки будут считать, какие же мы были глупцы, что разорили такую прекрасную планету. Всё прямо под руками. Насекомые старше нас на двести миллионов лет. За это время они кое в чём сумели нас опередить эволюционным порядком. Иначе и быть не могло.

Почему же мы считаем, что мы самые совершенные? Ничего подобного. По части разума мы, конечно, самые великие во всей Вселенной. Но есть чему поучиться и у насекомых. Не зря была такая наука бионика. Весьма обидно, что наши правители на ней поставили крест.

Естественно, я не мог не спросить о гравитолёте, но, по непонятным для меня причинам, Виктор Степанович не захотел говорить о нём. Поэтому привожу выдержки из его статьи, опубликованной в журнале Техника-молодёжи, №4, за 1993 год: Полёт был совершён в ночь с 17 на 18 марта 1990 года. Подъём начался вроде бы нормально. Через несколько секунд я был в метрах ста над землёй. Тут какая-то мощная сила вырвала у меня управление движением и неумолимо потащила меня в сторону города. Аппарат выходил из повиновения. Всё же я сумел с грехом пополам сделать аварийную перенастройку блок-панелей и приземлиться. Скорость полёта была 250 километров в час.

Почему я не раскрываю суть своей находки — принципа действия гравитолёта? Во-первых, потому что для доказательства нужно иметь время и силы. Ни того, ни другого у меня нет. Вторая причина моего не раскрытия более объективная. Лишь у одного вида сибирских насекомых я обнаружил антигравитационные структуры.

Я не называю даже отряд, к которому относятся уникальные насекомые. Похоже, они находятся на грани вымирания. Где гарантия того, что не уничтожат последний экземпляр этого чуда природы? Подобное вроде бы изобрели другие, но не торопятся оповестить всех, предпочитают держать секрет при себе. Берусь предположить, что гравитационные платформы инопланетных аппаратов были сработаны на Земле, но на более солидной и серьёзной базе, чем мой, почти наполовину деревянный гравитолёт в виде чемоданчика.

И всё же я спросил Виктора Степановича:

— С чего всё началось?

— Однажды летом 1988 года, разглядывая в микроскоп хитиновые покровы насекомых, я заинтересовался необыкновенно ритмичной микроструктурой одной из деталей. На мой взгляд, такая ни с чем несравнимая ячеистость явно не требовалась ни для прочности этой детали, ни для её украшения. Положил на предметный столик микроскопа небольшую вогнутую хитиновую пластинку, чтобы ещё раз рассмотреть её странно — звёздчатые ячейки при сильном увеличении и почти без всякой цели положил было на неё пинцетом другую точно такую же пластинку.

Но не тут-то было: деталька вырвалась из пинцета, повисела пару секунд в воздухе над той, что на столике микроскопа, немного повернулась по часовой стрелке, съехала — по воздуху! — вправо, повернулась против часовой стрелки, качнулась и лишь тогда быстро и резко упала на стол... Что я пережил в тот миг — читатель может лишь представить... Придя в себя, я связал несколько панелей проволочкой, это удалось не без труда. Получился многослойный хитиноблок. Положил его на стол.

На него не мог упасть даже такой сравнительно тяжёлый предмет, как большая канцелярская кнопка: что-то как бы отбивало её вверх, а затем в сторону. Я прикрепил кнопку сверху к блоку — и тут начались столь несообразные, невероятные вещи (в частности, на какие-то мгновения кнопка начисто исчезала из вида), что я понял: это не только сигнальный маяк, но и более хитрое устройство, работающее с целью облегчения насекомому полёта.

Вот с этого примечательного случая, собственно, всё и началось. А закончилось сооружением моего пока неказистого, но сносно работающего гравитоплана. Многое, разумеется, нужно переосмыслить, проверить, испытать

Я расскажу когда-нибудь о тонкостях работы моего аппарата и о принципах его движения, расстояниях, высотах, скоростях, об экипировке и обо всём остальном.

— Между прочим, я догадался, о каком насекомом вы говорили, но никому не скажу.

— Раздвигая новые тайны мироздания, без знаний рискуешь либо сам попасть в опасное для здоровья положение, либо очень навредить вокруг себя экологически. Если подобного рода аппараты сейчас понадавать нашим Вершителям Судеб, что же из этого получится? Я не хочу быть виновником этого явления. Пусть лучше это будет фантастика и выдумка старого чудака. Так, пожалуй, будет безопасней. Более того, вот чем закончились мои многолетние хлопоты о научном признании этого открытия: По данной заявке на открытие дальнейшая переписка с вами нецелесообразна.... Что я могу рассекретить, так это сотовый обезболиватель. У кого головная боль или любая другая — посидит под моим обезболивателем и на долгое время расстаётся с болями любого происхождения. У него появляется хороший сон и так далее. Я бы миллиардером стал, продавая эти изобретения.

— А гравитолёт где?

— Эту вещь пришлось рассредоточить, разобрать, разнести. Хвалиться неохота, но вряд ли кому домочадцы позволят этими фокусами заниматься дома. На кустарном уровне вряд ли кто повторит.

— Наука никак не увлеклась этой идеей?

— Нет. Учёные живут в каких-то других мирах. Они в нормальных, а я в анти. Наука! Наука сейчас нищенствует. Доктора наук бизнесменами работают, тряпками торгуют, а вы — новые идеи...

— Чем вы заняты сегодня?

— Однажды мне странный сон приснился.

Будто стою я в центре большой такой панорамы, изображающей мир, и человек длиннющей кистью старается весь этот мир исправить, сделать его новым, цветным. Кругом всё звенело.

Звон этот лился отовсюду: с густо-синего, какого-то сказочного неба, с высоких трав, в которых синело множество необыкновенных цветов. Звенел каждый цветок, и слабые звуки эти сливались в многоголосый мелодичный звон, торжественный и волнующий, набегающий широкими волнами, заполняющий весь мир. Я был частицею этого мира. Я так перепугался, что сразу проснулся. Думаю, а что если, в самом деле, сделать такой небольшой мир?

Стал проектировать. Здесь в Новосибирске, на ВАСХНИЛе, мне под сферораму выделили место бывшей раздевалки. Мне хочется, чтобы это произведение видело как можно больше людей. Придёт очередной директор института, другого характера, с другим кругозором, и скажет: А на фига мне этот балаган?.

В.С. Гребенниковым были созданы пять заповедников для насекомых. Сегодня они все уничтожены. 27 июля 1991 года в газете Комсомольская правда была опубликована большая статья под названием Не хочу, чтобы он умирал, где было приведено письмо Гребенникова Президенту Горбачёву. Он писал: Михаил Сергеевич! Я никогда ни о чём не просил.

И если сегодня нарушаю эту традицию, то только потому, что прошу не для себя. Мне труднее всего примириться с тем, что я не могу создать свой центр экологического воспитания детей.

Куда я только не обращался с идеей центра — везде наталкивался на равнодушие и нежелание хоть как-то помочь. Осталось обратиться к Президенту страны.

Если и тут ничего не удастся, я не вижу иного для себя выхода, кроме добровольного ухода из жизни. Сделаю это 1 сентября. До этого дня жду Вашего ответа. Извините за скверную бумагу, другой нету.

Накануне 1 сентября Президент был заперт в Форосе, и обстоятельства изменились. Гребенников остался жив. Из письма В.С. Гребенникова А.Г. Тулееву:

За всю свою взрослую (послелагерную) жизнь я натворил следующее:

1. Организовал и запустил в работу два детских эколого-эстетических центра.

2. Организовал две детских художественных школы.

3. Организовал первый в СССР заповедник для малой живности.

4. Организовал музей.

5. Выставкам нет числа.

6. Научных трудов 150.

7. Подарил несколько уникальных своих находок и технологий: бионических, физических и аэроэкологических.

— Другой бы стал миллионером. Но в стране дураков, каковой её намеренно сделали, не хотят этого видеть. Жизнь очень коротка. Человек мужского пола, в ельцинской России должен уйти в 50 с чем-то лет. А мне, простите, 67. Так что я уже не имею права существовать, тем более, сниматься. Меня как бы нет. Обидно другое. Большая часть жизни, не считая лагерей и тюрем, ушла на борьбу со всяким невежеством и непониманием. КПД крайне низок.

Гребенников задумался. Потом произнёс: И тем не менее....