Небо моих птиц. В.С. Гребенников. Вокруг света, 1982, №7, с.32-34
Виктор Гребенников
Небо моих птиц
Почему, не знаю, но зрелище свободно парящей в небе птицы всегда вызывало у меня чувство... восторга. Это одна из тех немногих картинок природы, на которые я могу смотреть не отрываясь часами.
Я рос в довоенном Крыму, и нередко свою кровать выставлял вечерами во двор. Утром, открыв глаза, первым долгом осматривал голубое высокое небо и в нем видел либо стайку звенящих быстрокрылых стрижей, уже вылетевших на первый утренний промысел, либо кружащего грифа или коршуна. Я не знал тогда, наслаждаясь их плавным и красивым полетом, что эти птицы парят над городом неспроста.
Редкое незабываемое зрелище — парящий над горами орел.
Беркут издавна славится силой и точностью удара. Потому и по сей день ценится, как прекрасная ловчая птица.
Птенцы в гнезде орлана-белохвоста беспомощны. Но пройдет время, и, возмужав, они поднимутся в небо...
Кружит этакий великан в выси, ни разу не взмахнув крыльями, и становится все меньше и меньше — это нагретый уже жарким утренним солнцем воздух устремляется вверх, вознося пернатого планериста к зениту.
А днем, правда изредка, происходило необыкновенное событие. О приближении его оповещали громкие вопли с соседних дворов, хлопанье палками по доскам сараев. А это мои сверстники и ребята постарше, разводившие голубей, замечали в небе ястреба или сокола, уже занявшего над голубиной стаей выгодную воздушную позицию. Мгновение — и вот уже, рассекая воздух, с неба несется что-то продолговатое, форму которого и не определить. Не уловить и момент удара: лишь перышки бедолаги вспыхнут облачком-взрывом и отлетят в сторону.
Я ненавижу жестокость и насилие, но это зрелище меня всегда восхищало — до чего же точным и красивым был удар птицы! Вот и получается: как ни ряди, все, что в природе взаимосвязано и отработано миллионолетней эволюцией, — все высокоэстетично. Даже охота хищника.
Но я немного отвлекся от парящих птиц. Да, большей частью это хищники. Им нужно осмотреть как можно больше пространства, а для этого подняться высоко над землей. Широкие крылья помогут это сделать даже без единого взмаха: нужно только поймать
струю теплого ветра, дующего снизу вверх, который невидимо поднимается над прогретыми солнцем местами. И эта вертикальная теплая тяга возносит птиц порою так высоко, что их и не видно невооруженным глазом.
Впрочем, парят птицы не только из отряда хищных. Отлично и очень красиво планируют аисты. Их полетами мы с семьей любовались целое лето на Западной Украине — в ту пору я работал на Тернопольской сельскохозяйственной опытной станции. Аистиных гнезд в этих краях очень много — на деревьях, хатах, старых костелах, новых домах. Летит над тобою могучий черно-белый великан, поводя длинным красным клювом из стороны в сторону, осматривает, что и как тут у нас на земле, и не шелохнет крыльями.
Наверное, так же вот летали когда-то над землей крупные крылатые ящеры-птеродактили. Из живших в юрском и меловом периодах птеродактилей гигантом был птеранодон: в размахе крыльев этот живой планер достигал почти восьми метров! Не так давно найдены останки и еще более крупного ящера-птерозавра, имевшего крылья размахом более пятнадцати метров... Паря над морями, птеранодоны на лету выхватывали из них рыбу беззубым клювом, очень длинным — иначе ведь, слишком снизившись, можно было угодить в воду и больше не взлететь. И вообще птеранодон — загадка для ученых: с ровного места такое сверхдлиннокрылое, но коротконогое существо не взлетит. Разве что при сильном встречном ветре.
Аистам же, например, взлетать легче, чем древним летающим существам или современным стрижам,— у них длинные сильные ноги. Поднимаясь, они машут крыльями, но если позволяет высота или встретится вертикальный теплый ветерок, с удовольствием раскидывают свои черно-белые широкие крылья и парят. Особенно запомнилась одна картина. Тихий осенний день, высокие башни старинного костела в тернопольском селе Сухостав, а за ними, только на большой высоте, огромная, сотни в полторы, стая аистов, не шелохнув крыльями, медленно скользит на юг, наверное, в Африку...
И еще очень красиво парят пеликаны. Я видел это когда-то над берегом Азовского моря. Те в скользящем полете совсем похожи на древних носатых птеродактилей.
Все знают, что численность многих крупных птиц у нас местами резко сократилась; что касается орлов и грифов, то их стало меньше по всей стране. Орлам трудно теперь найти спокойное место для постоянного гнезда и обеспечить себя и своих детей добычей. Пойманные же птицей суслики и другие грызуны могут накапливать в своем теле многочисленные ядохимикаты, применяемые на полях. Сами грызуны как-то справляются с химией, привыкли, что ли... А вот питающиеся ими мощные птицы оказались существами гораздо более нежными. И пошел орлиный славный род на убыль: редко-редко встретишь теперь в средней полосе страны, в Западной Сибири, на Урале гордо парящего повелителя неба. Во всяком случае в окрестностях города Исилькуля Омской области, где я прожил большую часть жизни, их теперь нет совершенно. А ведь всего лет двадцать-тридцать тому назад было в достатке!
Теперь я могу назвать и некоторых птиц, что в детстве кружили над городом в светлом утреннем небе. Белые (иногда даже розовато-белые) парители с темными концами крыльев — очень красивые в полете. Только люди дали им совсем неблагозвучное название — стервятник. А молодые стервенята
— темно-бурые, почти черные. Вот почему я видел иногда белую и черную птиц, летящих вместе: старую и молодую.
Нефрон, так зовется стервятник в научных справочниках, относится к подсемейству грифов семейства ястребиных. Птица эта весьма сообразительна. Чтобы разбить толстую скорлупу страусиного яйца, она применяет самый настоящий инструмент — специально выбранный камень. Клюв у него по сравнению с другими грифами слабоват — так он берет в него камень, размахивается и швыряет в яйцо до тех пор, пока оно не треснет...
Громадный черный гриф из того же подсемейства и отряда, что и стервятник. Он так и зовется официально — черным грифом. Ширококрылая, лобастая, крючконосая птица, но в парящем полете гриф замечателен своею особенной, непохожей на орлиную мрачно-торжественной красотой. Мне посчастливилось более или менее отчетливо видеть черного грифа — жителя высоких гор — только два раза. Сейчас они в Крыму — великая редкость.
Почти такой же по размеру и форме, но не столь мрачно окрашенный белоголовый сип — тот самый золотисто-черно-белый великан, с рассказа о котором я начал очерк. Гнездится этот гриф в скалах небольшими колониями. Да и летать предпочитает компаниями, если, конечно, позволяет поголовье
.
Основная его окраска описывается в определителях как глинисто-бурая. Но на фоне синего неба, подсвеченный солнцем, сип выглядит почти золотым, что еще более подчеркивается темными концами крыльев, снежно-белой головой и шеей, окруженной пышным, белым же, воротником.
Ну, есть еще и некоторые падальщики помельче, например, черный ворон...
Кстати, в сороковых годах я видел трех белоголовых сипов в Исилькуле. Время шло к осени, и величавые ширококрылые птицы держали путь на юг. Ошибки быть не могло, я отчетливо разглядел их в бинокль. Не знаю, что бы сказали по этому поводу орнитологи: ведь сипы — жители южных горных мест. Впрочем, чего только не бывает в таинственном мире птиц: в Омскую область залетали даже южане фламинго.
Ну а что касается не падальщиков, а больших хищников-охотников, то увидеть беркута, степного орла, подорлика в Исилькуле было раньше не редкость. Там же на перелетах я наблюдал не раз огромного красивейшего орлана-белохвоста. Теперь же никаких орлов в исилькульских небесах не видно ни в какое время. Разве что заметишь небольших хищников — канюка, сарыча, луня, кобчика. Величавые же хозяева небосвода, недвижно парившие над лесостепью на своих широких крыльях, подевались неведомо куда.
А жаль.
И все же встреча со спутниками моего детства состоялась. Да еще какая!
Недавно в отпуске я осуществил-таки свою давнюю-предавнюю мечту: взобрался на Чатырдаг, заветную гору.
Я шел мимо живописных карр — больших и малых блоков известняка, медленно, но неуклонно разъединяемых вековыми силами воды, мороза и ветра; мимо туров — внушительных пирамид из камней, сложенных геологами и туристами, чтобы не заблудиться в тумане; вдоль альпийских лугов, через которые, как живые, ползли клочья облаков, поднимающиеся снизу, и я хватал эти мягкие, влажные, пахнущие паром клочья прямо руками; мимо уютных лужаек, загороженных от ветра скалами, и на этих лужайках буйствовали травы, точь-в-точь такие, как в Сибири, даже со шмелями на цветках, и сердце щемило от столь неожиданного сходства: кусочек сибирского шмелиного луга, заброшенный на вершину крымского утеса.
Но вот седловина начала забирать кверху. Последняя передышка, последний бросок, и выше меня — лишь небо. Не Эльбрус и даже не Фудзи, всего лишь 1527 метров,— но какой огромный простор объял меня со всех сторон! На юге и востоке — дальнее, как океан, сияющее солнцем море, с мерцающими городами по берегу. Правее море скрыто мощными горбами Бабуган-Яйлы, одетыми густым лесом. Еще правее, внизу, под скалами и до самого горизонта — долины, холмы, леса, первозданно разнообразные и живописные.
И это действительно так: вся эта дивная страна на юго-запад от вершины, где я стою,— Крымский заповедник. Как хорошо все-таки сделали люди, что в небольшом Крыму заповедали такую немалую площадь — почти триста квадратных километров!
И подумалось: отчего мы не делаем так в той же Новосибирской (где я сейчас живу) и Омской областях, каждая из которых во много раз обширнее миниатюрного Крыма? Почему мы там не оставили хотя бы квадратный километр целинной ковыльной степи, а устройство лесных микрозаповедников по 3—5 гектаров в маленьких колочках все еще наталкивается на многочисленные организационные трудности
1...
Ровно гудит похожий на стремительный поток прохладной воды горный ветер. Раскаленные на солнце серые скалы громоздятся величавыми каскадами.
И вдруг почти наравне со мною из-за соседнего утеса внезапно выплывает навстречу ветру большая золотистая птица с черными концами недвижных крыльев. Белоголовый сип, да так близко! С затаенным дыханием слежу за парящим великаном. Он меня отлично видит, но решил не сворачивать: идет на сближение. Еще немного, и проплывает всего в нескольких десятках метров от меня, лишь белая мудрая голова чуть-чуть повернулась ненадолго в мою сторону. Я вижу, как верхние перья казавшихся издали неподвижными распластанных крыльев сильно вибрируют в тугом встречном ветре, да чуть-чуть поворачивается сильный хвост, подправляя полет. Волнующее, непередаваемое, неожиданное зрелище!
Но это еще не все. За гигантом сипом появился еще один, еще и еще: пять, шесть, семь гигантских птиц совершают облет своих горных владений, совсем не боясь стоящего рядом человека.
А я-то думал, исчезли крылатые друзья моего детства! Нет, ничего подобного, они живут в заповеднике, сохранившем не только буковые и сосновые леса, скалы и пещеры, горные родники и речки, но и всех их четвероногих и пернатых обитателей.
Медленно и спокойно проплыла передо мною украсившая небо эскадрилья ширококрылых птиц, будто специально прилетевших на свидание со мною — порадовать и обнадежить.
Симферополь — Исилькуль — Краснообск
