Загадки белых скал. В.С. Гребенников. Уральский следопыт, 1967, №10, с.67-69

Загадки белых скал

В дальнем углу одной из комнат нашего дома лежала целая груда моих сокровищ, по меньшей мере, странных для постороннего.

Да что там для постороннего — сколько раз мамаша моя собиралась выкинуть на улицу эти тяжеленные камни — грубые куски известняка, которые непонятно зачем приносил домой ее сын и которых на дворе валялось сколько угодно. Но я со слезами упрашивал ее не выбрасывать мои драгоценности, и груда камней в углу комнаты продолжала расти.

Камни эти я подобрал неподалеку от дома. Часть города, где мы жили, располагалась на уступах известняковых скал. Каждый дом, каждый сарай и забор были сложены из этого же мягкого, похожего на грубый мел, белого камня. И родители дивились, для чего я стаскивал в угол комнаты мелкие осколки и тяжелые глыбы грубого, пачкающего одежду известняка.

Но мне эти камни представлялись чудесными и таинственными. Еще маленьким я увидел на изломе одного из них какие-то плоские белые кругляши, напоминающие монеты. Многие камни сплошь состояли из таких плотных белых монеток разной величины — некоторые с добрый пятак. Если расколоть камень, иные монетки отделялись, и тогда можно было хорошо разглядеть каждую из них. У меня накопилась целая пригоршня этих каменных дисков—тяжелых, то с гладкой, почти блестящей поверхностью, то с рельефным тонким узором в виде ровных концентрических колец или густой спиральной сеточки. Диски эти лежали друг на друге слоями, иногда сплошной слившейся массой.

Я раздумывал — отчего в простой глыбе образовались такие правильные кругляши, напоминающие загадочные монеты?

На камнях ограды нашего двора тоже виднелись эти плоские кружочки, но, кроме них, в двух-трех местах я заметил гладкие округлые выпуклости с ровными рядами аккуратных ямок. Похоже, что в толще камня замурованы какие-то большие круглые предметы, которые, если хорошо потрудиться, можно извлечь. Меня и застали однажды за этим занятием, но отобрали молоток и сказали, чтобы я больше не смел портить ограду.

Однако вскоре мне несказанно повезло. По соседству с нашим двором строили сарай и у ворот свалили большую кучу известняка. Проходя мимо, я обратил внимание, что один камень, откатившийся от общей кучи, выглядит совершенно необычно: большой — с детскую голову — и круглый, с почти гладкой поверхностью, испещренной рядами маленьких ямок, точь-в-точь таких же, как и на заинтересовавших меня странных выпуклостях в блоках нашей ограды. Я понял, что круглая каменная штуковина целиком выпала из скалы, когда ее разламывали на куски.

Прижав к груди тяжелую находку, я притащил ее домой. Долго и осторожно отколупывал оставшиеся на ее поверхности кусочки известняка, и, когда закончил работу, глазам предстало диво. Гладкий и почти круглый, словно выточенный на станке, белый голыш опоясывали правильные красивые ряды аккуратных неглубоких ямок, будто орнамент, сделанный чьей-то искусной рукой.

Что же это за диковины? Таинственные белые монеты, украшенные затейливыми узорами тяжелые шары — откуда они взялись в простом камне, из которого делают известку? Зачем и почему такое?

Неподалеку от дома — а улица наша проходила по самой высокой части города — был крутой скалистый обрыв, огромной ступенькой отделявший верхнюю часть города от нижней. Место опасное — с обрыва недолго и свалиться — и, конечно, меня туда не пускали. Но скалы эти, как и все запретное, неудержимо тянули к себе, и, побывав там однажды, я часто убегал к обрыву. Вдоль самого его края вилась узкая тропинка, ограниченная с одной стороны крутым, поросшим травой склоном, а с другой — пропастью, и ходить по этой тропинке действительно было небезопасно.

Но оттуда, с высоты белых скал, я впервые увидел, как огромен окружающий меня мир: одним взглядом можно охватить полгоризонта. Часть города с зелеными улицами, черепичными крышами, густыми садами, высоченными тополями, выстроившимися вдоль берега небольшой речушки, пересекавшей город, с грачиными гнездами на этих тополях, с далекими, теряющимися в дрожащем мареве горбатыми каменистыми холмами,— все это я видел внизу, у своих ног, и дух захватывало от волнующего, гордого, незнакомого раньше чувства — чувства высоты. Казалось, стоит только раскинуть руки и чуть-чуть податься вперед, как упругие волны горячего летнего воздуха подхватят тебя, понесут, словно птицу, над белеющими внизу кубиками домов, а потом поднимут выше стройных тополей, выше стайки острокрылых стрижей, проносящихся в голубой вышине с пронзительным свистом...

Но и здесь, под самыми ногами, меня подстерегала прежняя загадка. Вся огромная масса скалы была сложена, если приглядеться повнимательней, из множества таких же белых дисков. Я обследовал скалы и подножие. Но и там, у самой земли, скала состояла все из тех же странных кружочков.

Однажды отец сводил меня в краеведческий музей. Там я увидел множество чудес — чучела животных и птиц, заспиртованные в банках крабы и медузы, коллекции насекомых. У потолка, подвешенные на бечевке, парили огромные орлы и грифы с распростертыми крыльями, а в больших витринах, будто выпиленные целиком из горы, возвышались дикие скалы, поросшие травой и кустарником, и на скалах тех, словно живые, стояли олени и другие животные.

Особенно поразила меня витрина, где под стеклом лежали камни, совершенно такие же, как и у меня. Были здесь и круглые каменные монетки, и большие белые шары, и другие диковины, мелкие и крупные, видимо добытые из тех же известняковых скал. А рядом, на отдельных подставках, расположились гигантские каменные спирали, похожие на чудовищно огромные домики улиток. Одна из них была такой большущей, что разве только взрослый человек смог бы обхватить ее обеими руками.

Здесь, в музее, и открылась мне великая тайна природы.

Много миллионов лет тому назад, как раз на том месте, где стоит теперь наш город, плескались волны огромного синего моря. Не было тогда на земле ни тех животных, что водятся на ней сейчас, ни людей, зато в древних морях и океанах кипела жизнь. Многочисленные и разнообразные живые существа населяли тогда и толщу теплых вод, и морское дно. Они плавали, ползали, поедали друг друга, размножались, а потом погибали, и твердые их оболочки опускались на морское дно. Шли века, и падали, падали на дно древнего моря большие и малые раковины, панцири, остовы, скелеты морских созданий, ложились друг на друга, слой за слоем, и прессовались тяжестью других, опустившихся сверху остатков древних животных. Мелькали столетия, проходили миллионы лет, и слои эти становились все толще и толще, превращаясь в камень.

А потом с могучей земной твердью, держащей на себе и горы, и океаны, что-то стряслось. Вздыбилась она в этом месте, и древнее море отступило. Там, где когда-то было морское дно, зазеленели леса, потекли ручьи и реки. А огромные толщи камня-известняка, сложенные из спрессованных раковин и панцирей морских, давно уже исчезнувших животных, обернулись белыми древними скалами и открылись людям.

Я узнал, что круглые каменные диски — это не что иное, как раковины древних корненожек и что зовутся эти кругляши нуммулитами; большие же белые шары, замурованные в скалах,— это окаменевшие остатки ползавших по дну круглых созданий, усеянных колючими иглами,— древнейших морских ежей.

Я узнал, что жили эти существа в древних морях не сотни, не тысячи, а целые сотни миллионов лет тому назад, и что эти невообразимо далекие времена называются палеозойской и мезозойской эрами.

Вооружившись молотком и зубилом (я стал уже повзрослее и получил некоторую свободу), часто отправлялся я то к подножиям скалистых обрывов, то к дальним каменистым осыпям и, бродя по дну древнего моря, тщательно обследовал каждый подозрительный выступ и камень. И не было случая, чтобы не находил чего-нибудь интересного. Полчаса работы — и в одном из моих карманов, побелевших от известняка, оказывалось новое сокровище.

Коллекция древних окаменелостей быстро пополнялась, но даже сейчас, спустя тридцать лет, я хорошо помню многие ее экспонаты.

Круглые трубки, заостренные на конце, величиной с палец, называемые белемнитами,— окаменевшие остовы древних кальмаров.

Морские ежи двух видов — те, большие, с ямками, и другие, поменьше, похожие на яблоко.

Кусок огромной раковины, с большими и острыми треугольными зубцами по краю.

Целые пригоршни нуммулитов — каменных монеток.

Древнейшее морское членистоногое — трилобит, тоже окаменевший, похожий на личинку большого жука, свернувшуюся в шарик.

Часть гигантской, наверное, полуметровой, спиральной раковины аммонита — вымершего головоногого моллюска.

Целехонькие небольшие ракушки самых разнообразных форм — плоские, витые, круглые.

И много-много разных других диковин.

Как было это здорово — проникать самому в сокровенные кладовые природы, извлекать оттуда клады, замурованные в толще скал — подумать только! — сотни миллионов лет тому назад, и приносить эти клады домой!

Мои робкие, неумелые экскурсии в далекое прошлое нашей планеты... Им я обязан очень многим. Я понял, какая же она великая и древняя, эта планета, колыбель миллиардов и миллиардов жизней. Я ощутил бег времени, превратившего скромные останки этих жизней в величественные скалы, на уступах которых теперь стоят города и цветут сады. Я узнал, что природа — мудрый и великий художник — даже в далеком прошлом умела наделять свои живые творения совершенными и многообразными формами.

У меня хранится небольшой камешек, подобранный у тех самых скал во время недавней поездки на родину. Маленький кусочек белого крымского известняка. У него волшебное свойство: глянешь на его ноздреватый излом — и до мельчайших подробностей воскресают в памяти картины далекого детства, чудесной поры с ее особым, неповторимо острым и ярким восприятием мира, с ее волнующей радостью познания и безудержной фантазией. Вспоминается далекая Таврида — древняя земля, страна моего детства. Думается о том, сколько же еще чудес скрыто от взгляда людей в недрах этой земли и всей нашей планеты.

И тут представилась мне еще одна картина.

...Ослепительно белеют на солнце гладкие ступени обнаженного известняка в глубине каменного карьера. Плывут по длинным лентам транспортеров прямоугольные блоки камня, похожие на огромные куски пиленого сахара. Жужжат десятки пил, врезаясь в мягкий известняк. И вдруг — звон, скрежет: что-то случилось с одной из пил. Поворот рубильника — стоп! В чем дело? Отчего вместо ровного ряда острых стальных зубьев — щербины?

На неотпиленный сыроватый пласт известняка опускается тяжелый лом с глухим мягким стуком, и злополучный камень раскалывается на куски. Что там такое? Обо что могли сломаться стальные крепкие зубья?

Тук, тук,— стучит лом, и вдруг — дзинь! Там, в камне, что-то очень-очень твердое. Еще удар, еще, еще... И тут будто ярко-зеленая искра вспыхнула между осколков камня.

Человек откладывает лом в сторону, нагибается, разгребает руками крошки известняка. И видит: какой-то цилиндрический толстый стержень из блестящего металла, отливающего необычным ярко-зеленым блеском, глубоко и прочно засел в толще камня.

Еще несколько осторожных ударов ломом, камень раскалывается, обнажая продолговатый металлический цилиндр с закругленными концами. Полированная зеленая поверхность его ослепительно сияет на солнце, отражает небо, камни, людей, столпившихся у находки.

Тяжелый холодный предмет передают из рук в руки, недоумевают. Кто-то поднимает осколок камня, и все видят на изломе его, среди слившихся окаменевших кругляшков древних раковин, глубокую, ровную, гладкую, местами позеленевшую впадину — гнездо, где лежал удивительный цилиндр.

У стальной пилы сломаны зубья, на зеленом цилиндре — ни следа. Люди озадачены. Один из них пробует царапать находку ножом, стучит лезвием по зеленому металлу.

Крепкая штука,— говорит он.— Ни царапины!

А пила-то новая. Только недавно сменили,— говорит другой.

Глядите! — восклицает третий, чертя ногтем по узкой, едва заметной поперечной линии, отделяющей от цилиндра один из закругленных концов.— Это крышка, наверное, отвинтить ее можно!

Постойте, не отвинчивайте крышку зеленого цилиндра! Не торопитесь. Не здесь это нужно делать. И не печальтесь о сломанной пиле. Неужели никто из вас не подозревает, что в ваших руках — удивительная, невероятная, невообразимо ценная находка, ради которой не жалко сломать десяток тысяч таких пил?!

Вы думаете, цилиндр сделан людьми? Да, возможно. Но ведь скала разработана вглубь уже на много метров, и это значит, что металлический предмет лег на дно древнего моря вместе с раковинами корненожек сотни миллионов лет тому назад, когда на нашей планете не было и намека на человечество.

Люди, вам несказанно повезло! Пройди пила чуть левее, и, возможно, никто и никогда не увидел бы этого отполированного металлического футляра, выточенного из сплава необычайной прочности,— одну из множества таких же эстафет, разосланных в разные концы Вселенной жителями неведомого, невообразимо далекого мира. Футляра, внутри которого, несомненно, заключено послание вам, людям Земли.

...Прости меня, читатель. Это разыгравшаяся вдруг фантазия снова незаметно и коварно увлекла меня в свой заманчивый мир. И виной этому — все тот же белый камешек, что лежит сейчас на недописанной странице.

Маленький кусочек молчаливых древних утесов, хранящих — а я в это верю — еще много удивительных тайн.

В. Гребенников

Рисунки Н. Мооса