Тайна старого знакомого. О. Громов. Сибирские огни, 1976, №8, с.151-160

Олег Громов

Тайна старого знакомого

А кто сказал вам, деловые люди, что бесполезное сегодня не сделается полезным завтра?

Ж.-А. Фабр.

Чем удивишь сегодня человека, проводящего полвечера у телевизора и пробегающего попутно несколько газет? И про кварки он слышал, и про таинственные дыры в антипространство у легендарного Бермудского треугольника, и про человеческий зародыш, спокойно развивающийся в пробирке ученого.

Подумаешь, сапоги-скороходы — голубая мечта поколений сказочников! Щелкнул переключателем, и пожалуйста — присутствуй на дискуссиях о реальных — вон они, перед ведущим лежат,— сапогах-скороходах, созданных студентами из Харькова.

Что и говорить, информационный взрыв — знамение века. По данным ЮНЕСКО, через десяток лет лавина новостей и открытий, обрушивающихся на нас, станет вдвое мощнее. Не нужно быть пророком, чтобы предсказать ее основной фронт. Микромир и космос сегодня прочно занимают ведущее место в планах фундаментальных исследований. На установке Токамак-10 уже получена развитая термоядерная реакция в лаборатории, на повестке дня — многоместные космические станции. Набирают силу генетика, кибернетика, эргономика...

И все же есть еще одна, быть может, не менее важная проблема. Ведь сегодня, например, стопудовый урожай, о котором с гордостью пели герои фильмов Пырьева,— заурядный результат для любого хозяйства. И кто знает, что было сложнее: создать за тридцать лет четыре поколения ЭВМ или прибавить несколько центнеров зерна с гектара.

Засухи, наводнения, вредители растений — постоянные враги земледельца на этом фронте. И тысячи эшелонов с удобрениями, тысячи тонн гербицидов, распыляемых с самолетов и вертолетов,— словно боеприпасы, уходящие на артподготовку к очередному бою с природой. Слова битва за урожай стали реальностью, а каждая весна — часом X в генеральном наступлении, стратегию которого разрабатывают ученые и земледельцы страны.

Среди многочисленных задач, решаемых ими, стоит и повышение урожайности таких культур, как клевер и люцерна,— ведь не зря живет старинное изречение: не хлебом единым...

Щепки ценою в два миллиарда

Сибирская лесостепь в тихое, солнечное утро, каких немало в начале июня.

Рядом с поредевшими белыми куртинами нежных анемонов синеют колокольчики, выбросили сочные кисти цветков лесная чина и горошек, а по краям колков, на пустошах и у дорог звонкими солнечными мазками на зелени травы сияют желтые одуванчики.

С раннего утра уже кружатся над ними дикие пчелки-галикты, планируя на мохнатые шапки соцветий и поднимаясь с оранжевой пыльцой на ножках. К дальней посадке, откуда тянет ароматом желтых акаций, с жужжаньем проносятся эскадрильи медоносных пчел. Басовито гудя, словно маленькие бомбардировщики из этой крохотной воздушной армии, барражируют над семейством колокольчиков грузные шмели.

А за низкими кустами, там, где начинается клеверное поле, в воздухе висит уже целая туча их собратьев, и каждый за доли секунды успевает с поразительной четкостью окунуть свой хоботок в узкий длинный венчик цветка.

И, глядя на спорую работу маленьких крылатых тружеников, вдруг понимаешь, какой огромный вековой путь эволюции был нужен, чтобы сложился этот совершенный комплекс: насекомое — цветок...

Необычайно важен для человека этот союз: по подсчетам ученых, до пятнадцати процентов растительной продукции, идущей на наш стол и корм животным, зависит от насекомых-опылителей. Не каждый из нас знает, что все многообразие цветов — от самых скромных полевых до ярких роз и хризантем — существует только потому, что на Земле есть насекомые. Для них не поскупилась природа на немыслимую палитру красок и колоссальную гамму запахов. Неисчислимые мириады различных опылителей поддерживают в ней естественное равновесие, каждую весну начиная вновь воспроизводить растительный мир.

Ресурсы природы не безграничны. Год за годом наступает на нее человек, невольно сокращая зеленыё угодья. Тысячи гектаров занимает под жилье и промышленные объекты, дороги, нефте- и газопроводы.

Когда-то известный советский фантаст А. Беляев нарисовал в романе Продавец воздуха жуткую картину задыхающейся без кислорода цивилизации. Сегодня для жителей Токио, припадающих к маске с кислородом, и обитателей других западных столиц этот писательский вымысел стал мрачной явью.

Экологи предупреждают: не только автомобильный чад и тысячи тонн выбрасываемых заводскими трубами вредных веществ все сильнее влияют на атмосферу. Основной источник кислорода на планете — лес. Но уже на сегодня он стерт с лица земли по сравнению с тем, что было в начале века, на две трети! Специалисты подсчитали, что, например, через десять лет будут полностью (!) вырублены джунгли Малайи. Так что перспектива — серьезная, особенно там, где к природе относятся лишь с точки зрения наживы и сиюминутной выгоды.

Примечательно в этом отношении место из доклада на XXV съезде КПСС Генерального секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнева: ...труд земледельца и животновода — это по существу использование природы, окружающей нас естественной среды для удовлетворения нужд человека.

Однако использовать природу можно по-разному. Можно — и история человечества знает тому немало примеров — оставлять за собой бесплодные, безжизненные, враждебные человеку пространства. Но можно и нужно, товарищи, облагораживать природу, помогать природе полнее раскрывать ее жизненные силы. Есть такое простое, известное всем выражение цветущий край. Так называют земли, где знания, опыт людей, их привязанность, их любовь к природе поистине творят чудеса. Это наш, социалистический путь.

Следовательно, мы должны рассматривать сельское хозяйство как огромный, постоянно действующий механизм охраны, культивирования живых природных богатств. И природа воздаст нам сторицею .

Мысль эта, глубокая и высшая,— прямое руководство к действию. Ведь проблем здесь — немало. А с недавних пор появилась у нас, сибиряков, и еще одна забота.

Едва самолет пересекает извилистую черту Уральской гряды, как перед нашим взором расстилается бесконечная полоса березовых лесов. Жаль только, что слово бесконечная становится с каждым годом все менее подходящим. Березовые рощи сменяются постоянно тающими колками среди пашен, лугов и пастбищ.

Колки дарят нам прохладу и лесной аромат, грибы и ягоды, а главное — защищают почву от эрозии, вставая на пути ветров. Колки — как погранзаставы, выросшие перед голой степью. Сбита застава, и спустя некоторое время выдувается, вымывается весенними талыми водами плодоносный гумусный слой, белые пятна солончаков безмолвным СОС природы напоминают о неосторожном шаге человека.

А сделано их уже немало. Вот лишь несколько цифр этой печальной статистики. По данным Центрального сибирского ботанического сада Сибирского отделения АН СССР, в лесостепной зоне Западной Сибири березовые колки в 1913 году занимали на юге 20, а на севере — 60 процентов площади. Сегодня это соотношение изменилось до 5—10 процентов на юге и 20—25 на севере.

А ведь именно колки служат опорной базой для большинства насекомых-опылителей, являются последним пристанищем энтомофауны. Кстати, исчезновению этих участков леса обязано и резкое сокращение поголовья птиц. И результат не замедлил сказаться: два-три года назад, например, в некоторых районах Северо-Казахстанской и на юге Омской областей отмечалось появление до 9 видов гусениц, нанесших довольно ощутимый вред.

Но пока подобные издержки объяснялись необходимостью.

— Да,— соглашаются практики.— Энтомофауна действительно страдает при уничтожении гербицидами сорных растений, от прямого действия инсектицида. Да, выкашиваются луговые травы, убираются мертвые деревья, в которых находят приют одинокие пчелы. Но — лес рубят — щепки летят.

Так ли уж щепки? Мы не привыкли обращать внимание, например, на шмелей и диких одиночных пчел, все лето неутомимо работающих на полях клевера и люцерны. Зато там, где численность шмелиных стад заметно сократилась, наблюдательные сельчане прямо связывают этот факт с низкими урожаями клеверных семян.

А вот свидетельство заслуженного агронома РСФСР, доктора сельскохозяйственных наук М. Ненарокова из Воронежа:

В хозяйствах Павловского района в 1974 году из выделенных на семена 337 гектаров посевов люцерны 176 гектаров были убраны на корм из-за отсутствия завязавшихся бобиков. С убранного на семена 161 гектара валовой сбор приближенно оценивается в 16,2 центнера, или около 0,1 центнера с гектара.

Аналогичное положение с семеноводством люцерны в хозяйствах всех областей Черноземного центра.

И ниже: В 1974 году на опытном поле осеменение и опыление люцерны имело место лишь на некоторых участках, примыкающих к местам, где сохранились опылители...

Такова картина в крае, где урожайность семян синегибридной люцерны достигала в свое время 10 центнеров с гектара!

Но, может быть, в Западной Сибири иная ситуация? Нет, отвечают специалисты. За последнее время на юге Омской области, например, исчезли четыре вида шмелей (из семнадцати, наблюдавшихся еще в пятидесятые годы), много лет не встречаются признанные лидеры в опылении люцерны — крупные дикие пчелы-антидии, обычные здесь в сороковых годах.

Печальный опыт воронежских люцерноводов наводит на грустные размышления. Недостаток природных опылителей при значительном росте площадей под бобовые — одна из главных причин дороговизны (а порой дефицитности) семян посевного клевера и люцерны — богатых белками кормовых культур, важнейшего звена севооборота. Сегодня, когда остро стоит вопрос обеспечения кормами животных, эта проблема становится для нас особо важной.

Где же выход из тупика? Ведь мы не можем сдерживать потребности общества в необходимой для его же развития свободной территории, не можем обойтись без гербицидов, без сенокосов.

Работы ученых мира, пристально всматривающихся последние годы в жизнь насекомых-опылителей, показали, что выход есть.

Он — в восстановлении необходимого экологического равновесия, в создании специальной службы опыления. Именно государственной службы, за счет организации которой, по данным члена-корреспондента ВАСХНИЛ А. Н. Мельниченко, можно получить в целом по стране более 2 миллиардов рублей прибыли в год.

Такова, оказывается, цена пресловутых щепок, и задача энтомологов и руководителей сельского хозяйства — вернуть наших маленьких крылатых помощников на круги своя.

Ученый из райцентра

Среди имен активных пропагандистов и популяризаторов идеи использования прирученных насекомых-опылителей мне встретилась фамилия Виктора Степановича Гребенникова. Интерес к проблеме и журналистское любопытство привели меня в его квартиру на окраине Исилькуля — одного из районных центров Омской области.

Худощавый, с сединой, тронувшей виски и аккуратную мушкетерскую бородку, Виктор Степанович показался при первой встрече человеком сдержанным и немного суховатым. Впрочем, потом это впечатление рассеялось, и мне стало ясно, что его лаконичность — от острого чувства времени, плотно спрессованного для него не просто в часы, а в минуты и секунды.

Нет, в нем было мало от чудаковатого Паганеля, рассеянно бродящего в нашей памяти с сачком и лупой в руках... Хотя налицо присутствовали традиционные признаки жилища энтомолога: десятки жучков и пчелок, приколотых к картону, микроскоп на рабочем столе и пугливая морская свинка в отгороженном доской углу кабинета.

Мы прошли в следующую комнату и оказались... на выставке. Да, на самой настоящей выставке, устроенной хозяином для своих земляков. Только главными и единственными персонажами его картин, рисунков и этюдов были насекомые. Яркие, необычно большие, парящие в воздухе и задумчиво разглядывающие нас, они были исполнены с таким мастерством, с таким теплом и такой подробностью, что сразу стало понятно: для Гребенникова они давние и хорошие знакомые.

— Вы пока посмотрите, а я займусь почтой. Привык, знаете ли, начинать рабочий день с нее,— извинился он.

Каждое утро на его письменный стол ложится пачка конвертов и бандеролей.

Вот и сегодня в объемистом пакете, присланном ученым советом грузинского сельскохозяйственного института, оказалась рукопись докторской диссертации, которую Гребенникова просили прорецензировать. Пришла бандероль из далекой Канады, от крупнейшего энтомолога с мировым именем Г. А. Хоббса, приславшего сибирскому коллеге свою новую брошюру. Польский профессор П. Мариковский благодарит Виктора Степановича за удачные иллюстрации к его только что вышедшей научно-популярной книге.

Так кто же он такой — Виктор Степанович Гребенников?

Писатель? Пожалуй, да. В различных журналах, сборниках и центральных газетах опубликована интереснейшая серия его очерков. Несколько лет назад вышла увлекательная книга Миллион загадок, а сейчас закончена новая.

Ученый? Несомненно. Действительный член Всесоюзного энтомологического общества и французского общества Друзья Жана-Анри Фабра, автор более сорока научных работ, В. С. Гребенников по праву был участником съездов советских энтомологов и 8-го Международного симпозиума по защите растений.

О таланте Гребенникова-художника свидетельствует хотя бы тот факт, что прошлым летом в Москве с необычайным успехом прошла его персональная выставка под названием Графика, живопись, скульптура, новая изобразительная техника. На ней москвичи и гости столицы увидели муляжи, рисунки, выполненные пером и кистью, декоративные пластинки, эскизы, удивительные стереоблоки и чеканку с изображением насекомых.

Они выглядят совсем как живые — лихие, стремительные наездники, трудолюбивые серые паучки, добродушные жуки и дружные муравьи, необычайно достоверно переданные кистью и резцом большого художника.

Зоркий глаз ученого-анималиста подметил тончайшие нюансы поведения обитателей этого крошечного, почти сказочного мира, скрытого от нас за зеленой стеной трав и листьев. А ведь, в сущности, он сумел просто наклониться и всмотреться в то, что каждый из нас видел не один раз, порой не задумываясь, как велико и многообразно это волшебное царство наших крохотных друзей и помощников.

Гребенников обладает и еще одной замечательной способностью. Он изображает всю эту мелочь не только скрупулезно точно, не только в десятки раз крупнее, но и вызывая чувство удивления перед мастерством красочной передачи строения махоньких жучков и пчелок. Он всегда старается показать своих героев в движении, в полете или схватке с таким же еле приметным противником, сводя нас лицом к лицу с ними. И эта нехрестоматийность, естественность, схваченная точным лаконичным мазком, открывает нам характер микроскопического натурщика.

Именно здесь, в этом пристальном, доскональном изучении поведения полюбившейся ему мелкоты и увиделись мне истоки того шага, который Виктор Степанович сделал когда-то, перешагнув черту между просто художником и энтомологом. Того первого шага, который и определил сегодняшнего Гребенникова — прежнего преподавателя художественной школы, для которого сейчас живопись — лишь личный атрибут серьезного ученого.

Стоит в центре Исилькуля детская художественная школа. Первая в Сибири такая школа на селе, которую основал и в которой более десяти лет проработал Виктор Степанович.

Он вырос в довоенном Симферополе. Тогдашний Крым был совсем не тот, что нынче. Девственные заросли на склонах древних гор, кружащие над скалами грифы будили фантастические мечты о необитаемых островах и кренящихся под белоснежной пирамидой парусов клипперах.

Днями лазил он с приятелями по загадочным полутемным пещерам, выкапывал из белых меловых склонов раковины и окаменевших морских ежей. В бывшем дворянском доме каким-то чудом сохранилась старинная библиотека, и он до глубокой ночи перечитывал фабровскую Жизнь насекомых, захватившую его сильнее приключений Ната Пинкертона и Шерлока Холмса.

Однажды отец — крестьянский самородок, получивший больше десятка патентов за самые различные изобретения (от приспособлений к пишущим машинкам до станка для бесшумной заточки напильников), привел сына к своему другу, известному крымскому натуралисту и краеведу Сергею Ивановичу Забнину. Самого хозяина маленький Витя почти не запомнил, но, как рассказывает он, могу до мельчайших подробностей восстановить в памяти его рабочую комнату, где в клетках и садках ползали насекомые, ящерицы и змеи, в аквариумах жили моллюски, плавали морские коньки и другие рыбы, а на стенах висели приводившие меня в трепет коллекции огромных усатых и рогатых заморских красавцев-жуков.

Решение отца не было случайным. Он давно уже заметил интерес сына к мелюзге, копошившейся рядом — за крыльцом стоявшего на окраине Симферополя дома. Часами вглядывался Витя в разноцветных муравьев и жучков, увлеченно перенося их фигурки на бумагу. Кстати, он своими руками сделал несколько микроскопов, попутно самостоятельно разобравшись в сложных оптических системах, которые еще только предстояло проходить в школе. Отцовские уроки не прошли даром.

А потом была война. Семья Гребенниковых осела в Исилькуле. Потом они ненадолго уезжали в Среднюю Азию, но после смерти отца снова вернулись в сибирский поселок. И на всю жизнь Исилькуль стал скрещением его дорог.

В сорок пятом ему исполнилось восемнадцать лет, но в армию его не взяли. Врачей обеспокоило его слабое здоровье, и вместо института ему посоветовали побольше быть на свежем воздухе, на природе. Конечно, жаль было останавливаться на полдороге, тем паче, что несколько его заметок о наблюдениях за кометами и затмениями опубликовали в серьезных астрономических журналах, а юного автора пригласили на работу в обсерваторию. Но выбирать не приходилось, и он послушался совета медиков.

Так Виктор стал энтомологом. Человеком, связавшим свою судьбу с изучением крохотного таинственного мира, многие загадки которого не раскрыты и поныне.

Впрочем, формально научным сотрудником СибНИИХИМа он стал лишь в конце 60-х годов. Но все же, и работая более десяти лет в художественной школе, Виктор Степанович пользовался каждым свободным днем, чтобы побывать за городом, в колках и на поле.

Казалось, что за нужда была у человека — тащиться куда-то за восемь-пятнадцать километров, жариться на солнце, мокнуть под дождем ради того, чтобы увидеть или поймать несколько мелких, иногда еле приметных глазу шестиногих крох? Сидеть часами у гнезд и норок, копаться в земле, тратя выходное время, срисовывать с натуры какую-нибудь журчалку или копающуюся в земле пчелу.

— Трудно сказать, почему я делал это,— улыбаясь, отвечает он.— Но насекомые учили меня не только рисовать. Они заставляют мыслить и наблюдать, чувствовать и даже мечтать. Благодаря им, этой близости к природе, я понял, что жизнь, именно жизнь со всеми ее проявлениями есть необыкновенное и сложное явление, достойное настоящего восторга, внимания и пристального изучения.

Восторга и внимания... Это он привил и своему сыну Сергею, теперь уже студенту-зоологу, с которым немало дней провел посреди ставшей родной сибирской природы.

Любопытнейшие вещи открывались им на лесных полянах и Луговинах. Взять, например, осу-аммофилу. Для большинства из нас это — кусучее насекомое, от гнезда которого нужно держаться подальше. Но стоит присмотреться, и увидишь, сколько мудрых инстинктов воспитала в ней природа, сделав маленькую тоненькую осу непревзойденным следопытом и храбрым охотником за гусеницами.

Аммофила отыскивает добычу с поразительной быстротой, даже если та спрятана под землею. Причем гусеница нужна чаще не ей самой, а будущему потомству...

Как тут не восхищаться мудростью природы, позаботившейся создать тысячи видов насекомых — помощников человеку. У каждого из них своя тайна, своя загадка. Даже если по одной на каждый вид, и то получается миллион. Поэтому Гребенников и назвал свою научно-популярную книжку для ребят Миллион загадок.

Но будь натуралист и семи пядей во лбу, ему не разгадать и тысячной их доли. Не случайно поэтому у энтомологов давно уже существует специализация. Есть, например, специалисты по пчелам — апикологи, по шмелям — бомбидологи. Виктор Степанович сегодня известен и тем, и другим.

Гребенников, параллельно с другими такими же энтузиастами, начал у себя под Исилькулем серию опытов, пытаясь нащупать главные пути усиления полезной деятельности диких антофилов — шмелей и одиноких пчел в условиях агробиоценоза и агрохимического режима.

Пчела на... конвейере

Спору нет, важны и удобрения, и внедрение более прогрессивных агротехнических методов, однако нельзя сбрасывать со счетов основную причину снижения урожайности клевера и люцерны в черноземной зоне — сокращение количества опылителей.

— А как же медоносная пчела? Ведь ее пока никто не собирается изводить. Пусть себе и летает над люцерновыми полями, довершает самоопыление.

Подобные советы деловых людей он не однажды слышал и у себя дома, и в Воронежской области, куда уезжал шесть лет назад для продолжения исследований. И каждый раз ему приходилось снова разъяснять вещи, давно уже открытые антэкологией — наукой об опылении растений,— что люцерна — культура своеобразная, со сложно устроенным цветком (кстати, не таким уж и ярким), взять нектар из которого для медоносной пчелы — дело трудное, что главные фигуры в перекрестном опылении люцерны — мелиттурги, мегахилы и шмели, а не медоносные пчелы.

Опытные агрономы заявили, что хотя массовый вылет диких опылителей на люцерну не совпадает по времени с апогеем цветения этой культуры (шмели и дикие пчелы запаздывают с массовым ее обслуживанием примерно на 2—3 недели), все-таки даже короткого срока им хватает для опыления.

— Да, это так,— соглашается Гребенников,— но это происходит в оптимальных условиях. Пока в Западной Сибири такие насекомые еще есть, однако гибель за последние двенадцать лет четверти видов шмелей и полное исчезновение антидий — явный сигнал тревоги.

Нужно искать способы совместить цветение люцерны и время вылета опылителей, чтобы их нехватку компенсировать продлением их работы. Словом, необходимо повысить эффективность природных фабрик.

Что ж, лозунг вполне в духе времени. И призыв этот отнюдь не голословен. Школой профессора А. Н. Мельниченко, председателя секции пчеловодства ВАСХНИЛ, уже разработаны агротехнические и фенологические основы семеноводства клевера и люцерны, опробованы несложные приемы задержки цветения — например, подкашивания, приуроченные к массовому вылету диких опылителей. В Центральной России новый метод был уже апробирован. Результат не замедлил сказаться: на втором году урожай семян поднялся на 50—70 процентов!

Но как быть с самими насекомыми? Ведь в ряде районов, в том же Черноземье, к примеру, есть места, где энтомологи отмечают сокращение диких пчел и шмелей в 40—50, а то и в 100 раз! Да и в Сибири, как мы видим, перспектива не радужная.

Оказывается, выход есть и тут. Еще в конце тридцатых годов выдающийся советский ученый С. И. Малышев, работы которого Виктор Степанович считает до сих пор определяющими в антэкологии, впервые в мире выдвинул и разработал идею промышленного разведения одиночных пчел. Он предложил использовать для этой цели трубчатые полости, имитирующие старые ходы древогрызов. Именно такие лабиринты обычно используют насекомые в естественных условиях.

Предприимчивые американцы, когда-то завозившие пчел в Новый Свет, сумели после войны наладить такое производство. Им удалось приручить один из видов — мегахилу ротундата, которой по вкусу пришлись эти искусственные гнездовья. Впрочем, сейчас для этой цели штампуются специальные пластиковые кассеты — разъемные гнездовья в виде разрезанной пополам эластичной гармошки, которые при наложении могут превращаться в настоящие пчелиные общежития какой угодно величины.

К чести тамошних энтомологов надо сказать, что, взяв за основу метод Малышева, они за десяток лет смогли заставить мегахилу пройти все стадии развития — от яичка до взрослой особи — прямо в пчелином инкубаторе, поставив, таким образом, пчелу на самый настоящий конвейер.

Дикарка оказалась более работящей и неприхотливой, чем ее гордая медоносная сестра, бывшая до последних лет в фаворе.

Не случайно культурное пчеловодство получило в ряде стран совершенно новое направление: пчелу стали использовать для опыления сельскохозяйственных культур на полях и в садах. Доход, получаемый от этого, в 10—12 раз превзошел стоимость традиционных продуктов пчеловодства — меда и воска.

Но вернемся к мегахиле круглой, усердно начавшей трудиться на люцерне, так нелюбимой ее домашними сородичами*.

1970 год. Свидетельствует руководитель энтомологического объединения службы опыления США доктор Бохарт:

Коммерческое применение исследований по управлению дикими пчелами создало в основном за это десятилетие (1960—1970 гг.) новую энтомологическую индустрию и повысило урожайность семян люцерны в среднем со 150 фунтов до 2000 фунтов с акра.

Переведем на гектары: с 1,7 до 22,4 центнера с гектара! Внушительная цифра, особенно если учесть, что у нас хорошим стал считаться урожай в 5—7 центнеров семян люцерны с 1 га. Более того, за деликатной фразой коммерческое применение исследований стоит и еще одна примечательная деталь. США, когда-то вынужденные завозить пчелу на свой континент, теперь сами экспортируют продукты энтомологической индустрии и, в частности, пластиковые кассеты для опылителей, за которые европейские страны платят сотни тысяч долларов.

Стало быть, путь открыт. Жаль только, что первыми на него вступили американцы, воспользовавшись нашими же идеями.

Справедливости ради надо отметить, что советские ученые, разрабатывая метод биологического контроля — наступления на вредителей полей с помощью полезных насекомых,— пришли к аналогичному промышленному решению еще раньше. Так, первая в мире автоматизированная биофабрика полезных насекомых была создана в Ленинграде С. В. Андреевым, и ряд стран, в том числе и США, купили патент на нее.

Однако с опылителями мы задержались, и горестно видеть, что реализация уже открытого тормозится из-за нашей собственной медлительности.

А база для этого у нас есть, и значительная. Та же мегахила различных видов широко распространена во многих районах СССР. В одной только Средней Азии, например, зарегистрировано более 1200 видов диких пчелиных.

В последние годы у нас в Сибири на экспериментальных полях уже были получены результаты, с которыми трудно спорить даже самому предвзятому скептику. Вот лишь несколько цифр, наглядно свидетельствующих о роли обычной, домашней пчелы, прошедшей дрессировку (появилось в лексиконе у наших агрономов и такое слово) по методу А. Ф. Губина.

* По последним данным, к m. rotundata добавились m. pacifica и Nomia melanderi — щелочная пчела, повысившая урожаи с 6—9 до 20 центнеров с 1 гектара.

В колхозе Заветы Ильича Красноярского края при опылении люцерны тренированными пчелами с каждого из 7 га получено по 1,5 центнера семян, а на контрольном — лишь по 1 центнеру. Еще в 1964 году Л. С. Тихоновым в совхозе Комсомольский Новосибирской области изучалась зависимость урожая семян люцерны от расстояния до пасеки. И снова убедительный результат.

Если урожай на поле, удаленном от пасеки на полтора километра, составил 0,9 центнера с 1 га, то на поле, расположенном в 300 метрах от пасеки, он составил 2,5 центнера. 277 процентов — цифра внушительная!

Немудрено, что те же американские фермеры, которые хорошо знают счет каждому центу, платят по 5—8 долларов за подвозку одного улья к семенникам люцерны в период ее цветения.

Однако мы пока не пошли дальше подобных разрозненных опытных клочков в несколько гектаров, хотя и выяснили немало важных для будущих апикологов-агрономов деталей.

Много ценного накоплено и в работе отечественных экспериментаторов со специалистом по клеверу — шмелем. Тем самым мохнатым добродушным тружеником, жизнь которого уже двадцать лет изучает Виктор Степанович.

Начав свои наблюдения с фенологии шмелей, их миграции и расселения колоний в биотопах, окруженных обычным сельскохозяйственным ландшафтом, он разработал несколько оригинальных методов привлечения и разведения диких опылителей в полевых условиях. Именно здесь, на опытном участке совхоза Лесной, в нескольких километрах от Исилькуля, он внимательно наблюдал за тем, как ведет себя в естественных условиях шмель, вдруг получивший ключи от новой квартиры.

Гребенников придумывал самые разные искусственные гнездовья, напоминавшие шмелю излюбленные им норы грызунов, потом комплектовал из заселенных шмелиных квартир своеобразные гроздевые шмелевники, похожие на многоэтажный скворечник.

По весне он закладывал в различных участках приманочные гнездовья, проверяя всевозможные конструкции — то землянки, то дощатые домики, то кубические ящики с импровизированным деревянным летком, врезанным в боковую стенку улья. Сам ящичек зарывался в землю, а наружу выходил только срезанный наискось леток, вокруг которого тщательно укладывался дерн.

Все как в жизни — этого правила Виктор Степанович придерживался неукоснительно, убедившись после нескольких лет экспериментов, что шмель быстрее находит привычный ход в ямке, ведущей в подземную квартиру.

Скворечники шмелиные самки выбирали редко, и Гребенников сделал окончательный вывод: основной упор — на шмелей, обитающих подземно и экологически связанных с грызунами.

Но это была только часть работы. Впереди оставалась другая — научить самок оживать раньше, чем обычно. Помните ножницы: начало цветения и поздний вылет опылителей? Школа профессора Мельниченко нашла один рычаг — задержку цветения. Теперь оставалось ухватиться за второй — поторопить шмелей.

Разумеется, все было не так просто, как на бумаге. Виктору Степановичу и его помощникам (дважды к нему на лето посылали на практику студентов-биологов) пришлось немало времени провести у летков шмелиных ульев, за верстаком, на котором рождались части новой большой конструкции. Впрочем, большой она была лишь по сравнению с искусственными гнездами, но работы потребовалось немало.

Так постепенно он создал бомбидарий — специальный павильон для раннего гнездования шмелиных самок — домик площадью в 20 квадратных метров. Здесь по замыслу Гребенникова должны были готовиться к лету семьи опылителей, ожидающих в многоэтажных скворечниках стартовой команды.

...Так пришел 1975 год. Год, принесший много радостного и в то же время ставший для него годом несбывшихся надежд.

Но здесь хочется сделать небольшое отступление.

Леонардо, флаттер и инженер Вовейков

Совсем недавно исследователи творчества Леонардо да Винчи обнаружили в его знаменитом Атлантическом кодексе — потрясающем сборнике всевозможных идей и открытий великого итальянца — любопытный чертеж, сделанный, как и многие другие, на полях толстого фолианта. Инженеры, едва взглянув на него, сразу же заявили, что это — эскиз орнитоптера — вертолета с машущими крыльями. Основой для такого замысла Леонардо послужили его наблюдения за птицами.

Впрочем, в кодексе он не раз обращался к хитроумным приспособлениям, подаренным природой различным представителям животного мира и насекомым.

Мудрый старец смотрел далеко вперед. В эпоху косности и невежества он с гениальной прозорливостью понял, что тысячелетиями отточенные детали и механизмы живых агрегатов — подсказка природы, помогающая сократить столетия научных поисков.

Прошли годы, и сегодняшняя бионика стала воплощением леонардовской мечты. Могучий вертолет-кран, переносящий через тюменские топи связки гигантских труб,— разве это не напоминает маленькую аммофилу, помогающую себе крыльями в транспортировке толстой гусеницы?

Еще один пример, ярко иллюстрирующий значение подсказки.

...Сверкающая металлическая стрела с ревом уходит в небо и ввинчивается в облака, оставляя туманный реверсионный след. За штурвалом сверхзвукового истребителя напряженно склонился опытный испытатель. Все ближе и ближе ставший роковым звуковой барьер.

И вот уже сотрясает новенькую, казалось, так удачно сделанную машину все нарастающая вибрация. Еще минута, и самолет, только что уверенно мчавшийся в небе, разваливается на части. Флаттер — так назвали ученые это необъяснимое явление. Десятки прекрасных летчиков отдали свои жизни. Сотни миллионов рублей, долларов и фунтов, бессонные ночи конструкторов — такой дорогой ценой было найдено спасительное средство. А всего-то нужно было чуть утяжелить передний край крыла недалеко от его конца.

И буквально тут же выяснилось, что подсказка находилась совсем рядом — на крыльях пчел и стрекоз, где хорошо заметно продолговатое или треугольное утолщение — птеростигма. Именно она служит (уже миллионы лет!) для устранения вредных для крыла колебаний. Того самого флаттера, против которого так долго искали противоядие авиаконструкторы всего мира.

Подобных примеров можно привести немало — вспомните хотя бы ультразвуковые или инфракрасные локаторы или принцип кузнечика, использованный в луноходе. Ученые сегодня пристально вглядываются в творения природы, черпая все новые идеи для применения их в современных машинах и приборах.

Однако знаем мы и другое.

Саркастическими улыбками встречали еще в начале века серьезные ученые упоминание о прожектах Циолковского. В безвестности окончил свои дни замечательный самородок Ползунов. С недоверием и — более того — неприязнью приняли российские столпы общества даже и автомобиль. Чего стоит, например, предписание Уральского военного губернатора от 3 октября 1901 года, посланное полицмейстеру по случаю появления на улицах Екатеринбурга присяжного поверенного Лотошкина на выписанном из-за границы автомобиле: Автомобиль задержать и отобрать, а ездящего на нем привлечь к законной ответственности.

А псевдопрогрессивный поход на муху-дрозофилу, отбросивший назад когда-то передовую отечественную генетику, лишь недавно вернувшую свое место среди лидеров мировой биологии; а перипетии лженауки кибернетики — разве это не напоминание о необходимости непредвзятого, подлинно государственного подхода к теориям, конкретная польза от которых достигается не так быстро, как порой настаивали ретивые деловые люди?

И обидно становится, когда встречаешь порой на страницах Комсомолки или Правды рассказ о злоключениях застрявшего в кабинетах бюрократов крайне нужного хозяйству изобретения.

Как ни странно, но пришлось пережить полосу скептицизма и добродушному крохе-шмелю. Точнее, не ему — маленький мохнатый трудяга продолжал делать свое нужное дело,— а тем, кто заговорил о его одомашнивании или, как говорят энтомологи, доместикации.

Виктор Степанович рассказал мне историю инженера Вовейкова, бывшего ракетчика, работавшего в годы войны на знаменитой Катюше.

Интереснейшая судьба сложилась у этого человека. Опытный специалист по ракетной артиллерии, Вовейков так увлекся идеей доместикации, что умудрился даже в грозные фронтовые годы возить на лафете своей машины ящик с... гнездом шмелей. Да, боевой офицер в короткие минуты затишья тратил драгоценные минуты отдыха на возню с, казалось, совершенно ненужными насекомыми.

Отгремели бои, и бывший инженер-ракетчик принялся за эксперименты с опылителями, продолжая так захватившее его дело. Он опубликовал даже несколько статей в специальных журналах, но оказалось, что было не время, и уже немало добившийся в новой области человек отошел от энтомологии.

Впрочем, как было у него дальше, Гребенников не знает, хотя и переписывался с ним одно время, и даже была назначена встреча в кулуарах проходившего в Ленинграде съезда энтомологов. Встреча, на которую Вовейков так и не пришел...

Большое желание повидаться с коллегой Виктор Степанович испытывал не случайно. До сих пор всевозможные опыты по доместикации диких опылителей ведутся в нашей стране лишь отдельными любителями: биологами, агрономами, просто энтузиастами. Но вся трудность в том, что они разобщены, работая каждый как бог на душу положит, и, главное, испытывают материально-технические затруднения.

Тогда, осенью 1975 года, рассказывая об инженере Вовейкове, Виктор Степанович Гребенников еще не знал, что приближающийся Новый год принесет ему перемену: по решению руководства Сибирского отделения ВАСХНИЛ он назначен директором созданного в Новосибирске музея сельского хозяйства и природы Сибири.

Что принесет эта перемена — покажет будущее. Ему обещали возможность проводить и здесь свои наблюдения. Но там, в Исилькуле, остался созданный им первый в стране микрозаповедник для насекомых.

В новой должности он может особенно широко проявить свои богатые способности художника-анималиста и декоратора. И все же не без грусти он говорит.

— Здесь, под Новосибирском, мне придется начинать все сначала...

Продолжение следует

В том памятном 1975 году Гребенникову вручили медаль французского общества Друзья Жана-Анри Фабра. Крупнейшие ученые, собравшиеся на Всесоюзный съезд энтомологов, публично благодарили его за заслуги в науке и пропаганду научных знаний. А чем все это пока кончилось, мы уже знаем.

После знакомства с долгой перепиской по поводу его работы, после разговоров с людьми, имевшими отношение к этому делу, и самим Виктором Степановичем мне стало ясно, что деловые люди, наскоро познакомившиеся с предварительными результатами опытов в Исилькуле, разделились на три группы.

Коли все готово, то он должен уже сегодня выпустить на поля свою армию ручных опылителей,— заявляли одни.

Путь длинный, и кто знает, какова будет отдача,— считали другие.

Пусть лучше рисует. У него это здорово получается,— заключали третьи.

Что ж, рисовать Гребенников действительно умеет. В. Песков посвятил даже целый подвал в Комсомолке его творчеству. Блестяще исполнил исилькульский умелец и целую серию экслибрисов, вызвавшую восторженные отзывы маститых знатоков. Он и в самом деле сумел не только уйти от стандартных виньеток со стереотипной подписью Личная библиотека, но и выразить в этих миниатюрах характерные особенности творчества и генеральную линию своих заказчиков.

И рудничный инструмент на фоне Уральских гор в экслибрисе для писателя Е. Пермяка, и кружащиеся при закатном солнце журавли (работа для неустанного пропагандиста защиты природы В. Пескова), и сделанные по просьбе С. Сартакова, И. Халифмана и других — все эти рисунки удивляют мастерством и глубиной проникновения художника в глубь души каждого из этих книголюбов.

Придумал он и декоративные пластинки с выпуклым контуром, ставшие новым словом в гербаризации и позволившие навсегда сохранить точную форму, объем и окраску мягких стеблей, сочность плодов и нежность соцветий. Этот метод гербаризации одобрил академик Н. В. Цицин — директор Главного ботанического сада Академии наук СССР.

А вот что писал по поводу оригинальных стереоблоков Гребенникова один из наших солидных журналов, занимающийся популяризацией перспективных открытий и изобретений:

История живописи, древнейшего из изобразительных искусств, всегда получала толчки от новых способов передачи пространства. Леонардо да Винчи разработал учение о линейной и воздушной перспективах — и это на века послужило основой для развития живописи...

Не исключено, что скромный по размерам стереоблок Гребенникова станет началом нового этапа не только в декоративном искусстве, но и в живописи. Впервые художник может сознательно (после выработки правил и приемов работы) создавать кистью и пером стереоизображение в цвете... Подхвати эту новинку архитекторы и декораторы, и мы увидели бы в общественных зданиях грандиозные феерические изображения космических далей, планет, жизнь в глубинах океана, разгул могучих стихий... Несомненно, что и кристаллографы, и структурщики, нуждающиеся в изображении очень сложных систем, тоже могут воспользоваться этим новым способом.

Да, человеку поистине удивительных способностей есть куда приложить свои золотые руки. И он, смолоду приучивший себя ценить каждую минуту, успел сделать все это ПОПУТНО с главной работой. С изучением трудолюбивого мохнатого шмеля.

Маленький труженик оказался интереснейшим насекомым, и Гребенников за годы работы с ним открыл для себя немало нового.

Шмель, например, в отличие от других своих крылатых собратьев, ищет места для гнездовий там, где остались следы давней или хотя бы слабой деятельности человека. Виктор Степанович не раз убеждался в этом, изучая расположение колоний шмелей у себя под Исилькулем.

Работая в Воронежской области, он вновь удостоверился в этой, странной, на первый взгляд, закономерности.

Небольшой участок, на котором группа антэкологов проводила свои исследования, с трех сторон опоясывал старый противотанковый ров. Тридцать лет прошло с той поры, когда руки защитников Родины выкопали его на опасном направлении. Нынче ров уже порядком осыпался. Густо поднялась по его краям веселая молодая трава, а посреди склонов, насколько хватает взгляд, виднелась цепочка точечных отверстий, будто кто-то прострочил вдоль рва из тяжелого пулемета, вогнав в сухую землю нескончаемую ровную очередь.

Виктору Степановичу не пришлось долго разгадывать тайну этих отверстий. Постояв минуту на дне рва, он увидел, как к ним то с тонким высоким звоном подлетали одинокие пчелы, то с низким басовитым гудением планировал старый знакомый — шмель...

Крылатый земледелец полюбил следы именно давней или слабой человеческой деятельности. А таких заброшенных пустошей или отживающих пней, увы, остается все меньше. Человек активно наступает на природу, походя уничтожая гнезда опылителей. И не только их.

Если для люцерны или клевера можно изготовить достаточное количество узких специалистов, то для больших природных участков перспектива — удручающая. Сотни тысяч лет существовало естественное равновесие между вредителями и защитниками растительного мира. Теперь все изменилось.

— А как же химия? — может спросить читатель.— Ведь с ее применением сельское хозяйство получило надежный меч против вредителей.

Меч, конечно, есть, но только он оказался обоюдоострым. И что характерно: к доброму он не имеет сожаления, а вот к вредителям относится порой так, что невольно вспоминаешь старую сказку про заговоренного от кары Змея Горыныча. Из сотни видов насекомых, считающихся у нас опасными, несколько оказались настолько стойкими, что на борьбу с ними уходят миллионы рублей.

Четкая иерархия межвидовых связей, этот вечный каркас пропорционально выстроенного природой здания, уже разрублена. А помните: насекомое и цветок — единый комплекс. Нарушена половина — целого нет. Ставка на биологическую защиту, считает Гребенников, обоснованна, но теоретики военного дела давно уже сошлись на том, что победы не достичь, если не будет надежного тыла.

Таким тылом может быть только сберегаемая от постороннего вмешательства зеленая база. Микрозаповедник или заказник микрофауны по типу тех, где сохранились редкие животные и растения. Выяснить, сколько их нужно и в какой пропорции для каждой конкретной зоны — задача ученых. Задача, решение которой настоятельно диктует время.

Как-то, затронув эту тему, мы вспомнили с Виктором Степановичем известную Красную книгу — список животных, которым грозит вымирание. Нет, пока еще рано говорить о том, что добродушный кроха-шмель должен стать ее очередным печальным персонажем. Но кто знает, быть может, уже завтра мы окажемся перед такой печальной необходимостью.

И Гребенников почувствовал это гораздо раньше многих. Причиной тому была не только его интуиция и знакомство с последними статьями энтомологов мира. Тридцать лет, отданных работе с насекомыми, убеждали куда больше, чем теоретические выкладки, и он одним из первых в стране стал ратовать за организацию заповедника микрофауны.

Не будем останавливаться на всех перипетиях, отнявших немало сил и нервов. Важен конечный результат — первый в Союзе микрозаповедник, созданный им под Исилькулем. Уже скоро его значение поняли многие, и Виктор Степанович был приглашен в Воронеж — помочь в организации второго.

Когда-то великий Фабр на последние деньги купил небольшой пустырь Гармас, ставший сегодня местом паломничества туристов и энтомологов. За его кирпичной стеной он сделал десятки своих открытий и сотни опытов, ставших ныне хрестоматийными. Не хочется проводить параллелей, да и нужны ли они? Сто лет назад Фабр работал над Жизнью насекомых, сопровождаемый насмешками и суеверной неприязнью обывателей, не надеясь на чью-нибудь помощь и поддержку.

Сейчас времена изменились. За советами по организации микрозаповедников в Исилькуль обращались энтомологи Латвии и Коми. Группа молодых энтомологов-энтузиастов во главе с Леонидом Долговым, бывшим у Гребенникова на практике, создала очередной заповедник микрофауны около Байкала. Они собираются продолжать дело, начатое Виктором Степановичем. И это, пожалуй, лучшее свидетельство того, что его уроки не прошли даром, что подвижничество настоящего ученого отозвалось в сердцах нового поколения советских натуралистов.

И не важно, что Гребенников не имеет научной степени, что он не окончил даже техникума. Ведь Фабр и Мичурин тоже были самоучками. Подлинный талант всегда пробивал себе дорогу, пусть даже на это требовались десятилетия. Но нашему герою выпала другая судьба. Другое время.

Ранняя весна — его любимая пора. Отдали ожившей парной земле свою влагу тяжелые сибирские сугробы, окутала ивы веселая зеленая листва.

Виктор Степанович с наслаждением вдыхает пьянящий аромат расцветающей природы и с улыбкой смотрит на привычно засновавших на нежных соцветиях старых знакомых. Вот пролетел с деловым гудением крохотный мохнатый шмелишко.

Лети, маленький друг, делай свое доброе дело! Радуйся весне и приноси свою помощь людям, чудесный живой подарок природы! Твой большой друг еще многое откроет в тебе. И не один, а вместе с юной порослью влюбленных в эту прекрасную крохотную жизнь учеников. Еще не поставлена точка. Продолжение следует.