Гребенников. А. Поляков. Уральский следопыт, 1977, №3, с.16-23

Текст Фотокопия Комментарии

Гребенников

Анатолий
Поляков

На этот раз Сергей Максимович, крупный руководитель, возвращался из Москвы на поезде, а не самолетом, как обычно. До областного совещания, на котором он непременно должен был присутствовать, время еще оставалось, и Сергей Максимович, встретившись вечером в гостинице с помощником, сказал ему:

— На поезде поедем. Впрочем, вы — как хотите. Можете лететь. А мне возьмите билет на поезд. На вторник.

...В купе их оказалось трое: он с помощником и академик из Сибири. Помощник хотел, чтобы они с Сергеем Максимовичем ехали в купе вдвоем. Но в последний момент позвонили и, извинившись, сказали, что пришлось продать еще один билет — известному ученому.

Академик, проснувшись на другой день, выпил стакан чаю и засел за книгу.

Сергей Максимович тоже читал, что попалось под руку. Курил и думал. Потом сказал:

— Не мешало бы, понимаете ли, пообедать.

Обедали все втроем, в купе. Тут они и разговорились.

Поезд, скрипя тормозами, остановился. В динамике пробулькало:

— Наш поезд прибывает на станцию Городок. Остановка две минуты. Помните об этом, товарищи пассажиры!

— О! Городок, в котором живет Гребенников. Вы знаете его? Как я понял, это ваша область. Удивительный человек!..

— Да, да, это уже наша область... Знаю-знаю я, конечно, Гребенникова... Встречался, беседовал...

Сергей Максимович, мягко говоря, был не точен. О Гребенникове он был наслышан, но не встречался с ним и, тем более, не беседовал.

— Сто раз, небось, я мимо Городка ездил, а все не замечал его, не знал даже,— академик разговорился: — А Гребенников — удивительный ученый. Недавно прочитал его статью о меллитобиях. Я — физик, вообще-то. Но он меня увлек. Это не статья, а прямо детектив увлекательный. Даже завидно стало: как точно ведет эксперимент, как умеет писать!..

— Да, да! Ученый он серьезный, — Сергей Максимович был ошарашен. Он не знал, как себя вести, как поддержать разговор.

— Статья о меллитобиях — чисто просветительская, согласитесь, — академик хотел разговорить собеседника, узнать от него, земляка ученого, что-нибудь новое. — А его работы о доместикации шмелей, о привлечении к полезному делу антофилов, сулят, согласитесь, немалые выгоды. Это уже прикладная энтомология!..

— Вы правы, конечно, — Сергей Максимович не знал, что еще сказать.

Он не был профаном. Кандидат наук, он, конечно, знал, что такое энтомология и доместикация. Но поддержать разговор о трудах своего земляка не мог. Ему не раз докладывали о просьбах и жалобах Гребенникова. По этим докладам, по входящим и исходящим бумагам, которые приходилось просматривать или на ходу подписывать, руководитель уяснил себе, что некто Гребенников — фанатик, или даже фантазер, требует невозможного, отрывает от дел... И что дался этому академику Гребенников? — горько думал Сергей Максимович. — Может, я недоучел что, мало интересовался энтомологом из Городка?

— В Москве был на выставке Гребенникова. Это совершенно потрясающее зрелище! Ничего подобного я не видел, — академик уже добивал лежачего. — Вы, полагаю, знаете его картины, устраивали у себя в областном центре его выставки?

Руководитель только вздохнул, ничего не ответил. А что он мог ответить? Он только припомнил, что когда-то согласился с мнением товарищей не устраивать выставки. Нужна ли такая выставка? — помнится, говорили ему. — Блошки, вошки, тараканы!..

Академик, впрочем, и не ждал ответа, а продолжал говорить и говорить:

— Вот и я думаю: в чем Гребенников более талантлив? Как энтомолог, как писатель или как художник? Поразительно! В наш век узкой специализации быть таким универсальным! Мы имеем дело, полагаю, с феноменом: в одном человеке так плодотворно сочетаются многие способности! Городок этот, полагаю, заштатным будет долгие годы. А вот Гребенников сделал Городок известным. Даже прославил его, я бы сказал. И прославил на весь мир. А что, вы не согласны? — Сергей Максимович усмехнулся, и академик, заметив это, пошел в наступление, решил доказать, что он прав: — О Гребенникове пишут всюду. Это читается и за рубежом. И его научные труды известны, полагаю, за границей. Нет-нет, — не спорьте: ему достаточно было быть только популяризатором науки, чтобы прославиться. А он еще и энтомолог известный, и анималист удивительный!..

На этом академик и закончил свой монолог. Умолк он так же внезапно, как и начал. И было ясно, что он не ждет ответа: высказал свое, а мнение собеседника его уже не интересовало. Или он понял, что попутчик не хотел с ним говорить на эту тему?

Сергей Максимович в душе обрадовался, что разговор закончился — хватит ему на сегодня этого Гребенникова...

Помощник не проронил ни слова. Но он понял, почему его шеф, обычно словоохотливый, не поддержал академика, и поэтому в машине, по дороге с вокзала, спросил Сергея Максимовича:

— Гребенникова пригласить на пятницу или на понедельник?

— Да-да, непременно. Лучше на понедельник. Выберите там свободное время... И подготовьте мне справку: что он писал, понимаете ли, где о нем написано и все такое...

В понедельник утром Виктор Степанович Гребенников приехал в областной центр.

С четверга, когда ему передали, что его вызывает сам Сергей Максимович, он думал об одном — зачем он понадобился большому начальству? Или это начало добрых перемен, или, наоборот, опять то же самое?.. Устал он так жить. И все перед ним стена, стена... Никто не хочет его понять.

Невеселыми, в общем, были думы Гребенникова в эти дни, вот сейчас, когда он, гуляя по улицам, ждал назначенного часа.

Ровно в 14.30, скоротав пятнадцать минут в коридоре, Гребенников вошел в приемную. Ждать пришлось недолго: помощник, выждав минуту, вошел в кабинет, через минуту вышел, молча посидел минуту и затем сказал, указывая на дверь:

— Прошу. Сергей Максимович ждет вас.

— Здравствуйте, Виктор Степанович, здравствуйте! — хозяин кабинета вышел из-за стола, подал руку, подвел к креслу, сам сел напротив и, как бы обдумывая, с чего начать разговор, долго смотрел на Гребенникова.

О чем он мог подумать, изучая Виктора Степановича? Не здоровяк, не здоровяк. Даже явно больной человек. Вид усталый, изможденный, можно сказать. И видит плохо — какие толстые стекла очков! Однако при модной бороде, понимаете ли. Как и все эти интеллектуалы. Одет не с иголочки. А хотя мог бы и... Или все деньги тратит на микроскопы?..

— Слежу за вашей деятельностью, Виктор Степанович, — наконец начал он разговор.— Много, чрезвычайно много, понимаете ли, вы пишете. Как Лев Толстой, — шутка не получилась, и Сергей Максимович поморщился. — А о вас сколько пишут? Всюду и везде, помногу и понемногу, и за границей, понимаете ли, — когда Сергей Максимович говорил твердо, директивно, что ли, желая подчеркнуть, что вот это — его указания, с его языка срывалось пресловутое понимаете ли. И сейчас он снова поймал себя на этом.

— Вы говорите так, будто это очень плохо, что я много пишу? — прервал его Виктор Степанович. — Будто и я виноват, что обо мне много пишут в последнее время?

— Да-да, именно так. Кое-кто считает даже, что вы пишете исключительно ради гонораров. Я этого не говорю... Но такие сигналы нам поступают, понимаете ли.

Боже мой, что он говорит? Какие гонорары?! Если бы он знал о моих заработках! — горько подумал Гребенников. — Зачем я все это слушаю? Или хлопнуть дверью — уйти из кабинета? Таблетку бы сейчас... — Гребенников прикрыл очки ладонью, сжался весь, ожидая, что хозяин кабинета вот-вот снова заговорит.

Но Сергей Максимович вдруг замолчал. Небось, уже две минуты прошло, а он молчал. Или понял, что круто больно начал беседу и обдумывал, как теперь ее повернуть?

— Оставим эту тему. Вы все это имейте в виду, понимаете ли, но поговорим о другом. Вот вы утверждаете, Виктор Степанович, что антофилы помогут нам в десять раз повысить урожайность клевера. Так?

— Именно так. Я не просто утверждаю, но и берусь доказать это. Да кое-где уже доказано— выращивают такие урожаи!..

— Выходит, наша отработанная технология производства регрессивна, ни к черту не годна? Значит, тысячи ученых и практиков не смыслят в том, чем обязаны заниматься? А вот вы взяли и сделали открытие, но вас ведь не слушают...

— Я не говорю, что нынешняя технология производства клевера плоха. Она, может быть, и оптимальна на уровне тех условий, которых придерживаются. Этих проблем я не касаюсь. Я подчеркиваю вот что. Антофилы созданы природой для опыления энтомофильных растений. Исключительно. А их, шмелей и одиночных пчел, немного осталось уже на земле. Не так ли?

— Да-да, конечно. Только культурные пчелы остались...

— Культурные пчелы неохотно летят на люцерну или красный клевер. У них хоботок короток! А у шмелей и диких пчел в этом главное назначение. Вот развести их вокруг клеверищ — и урожай поднимется в 10—13 раз!

— Любопытно, очень интересно, понимаете ли. А как вы себе мыслите добиться такого?..

Беседа затянулась. Уж три раза звонил из приемной помощник. Хозяин кабинета отвечал ему по телефону:

— Спасибо, не забыл...

— Я ему позвоню...

— Отложите еще на полчаса...

Должностные лица, с какими приходилось сталкиваться Гребенникову, обычно не хотели вникать глубоко, не очень-то слушали доводы и аргументы. Только среди друзей или ученых-коллег Виктора Степановича были такие хорошие и понимающие слушатели, какого неожиданно встретил он и в лице Сергея Максимовича.

Хозяин кабинета вообще-то был умным и удивительно любознательным человеком — этого у него не отнимешь. Если выпадал случай узнать то, что он не знал, он не упускал такой случай. Он был крут и привык повелевать, но умел и прислушиваться к иным мнениям, не стеснялся задавать вопросы, спрашивать, если чего не знал.

Гребенников рассказывал и рассказывал. Обо всем он рассказал Сергею Максимовичу. И о работе своей, и о себе, и о жизни... И расставание было уже иным. В дверях кабинета, пожимая руку Гребенникову, Сергей Максимович сказал:

— Рад был с вами познакомиться, Виктор Степанович. Спасибо, просветили вы меня хорошо, понимаете ли.

А Гребенников в тот период опять оказался... у разбитого корыта. Дело, которому он посвятил долгие годы, не находя поддержки, без высокого покровительства захирело вовсе, стало предметом насмешек иных учителей жизни.

И тут эта встреча...

Вскоре Гребенникова вызвали в исполком горсовета и сказали:

— На окраинной улице достроен угловой коттедж. Присмотрите квартиру в нем. Понравится — приходите за ордером.

Какое счастье привалило! Мог ли он об этом мечтать? Четыре комнаты! Да кухня, да веранда, да огород! Хоть институт на дому открывай! И с опытным полем!

До этого он жил в двухкомнатной квартире. Вернее, вчетвером жили в одной комнате, а в другой была его невыносимо тесная лаборатория — книги и микроскопы, колбы и приборы, мольберт и верстак, рой домашних шмелей и формикарии или муравейники в трехлитровых стеклянных банках...

Неведомый — загадочный и таинственный — мир насекомых. Сколько их на земле? Тысячи и тысячи видов, миллиарды особей!.. Всюду, где есть жизнь, они летают, плавают, ползают, копошатся, жужжат... Кто они, чем они служат великой природе, создавшей их?

Наука, изучающая насекомых — энтомология, — древняя наука. Однако и сегодня у нее — непочатый край работы, потому что велик и многообразен мир насекомых)

Еще велик и многообразен... Научно-техническая революция задела крылом и насекомых. На них еще не заведены Красные книги, но дело идет к тому. В цивилизованных и урбанизированных местах планеты насекомые попали в беду. А они ведь нужны природе, нужны и человеку— добрая половина из них полезные.

Только домашнюю пчелу, ту, что приносит мед, прополис, молочко, жалует человек. А дикая, или одиночная, пчела забыта. Шмель не в чести тоже. Между тем этим насекомым, так называемым антофилам, природа и человек обязаны появлением на земле энтомофильных растений — некоторых видов ценных культур. Только они, антофилы с длинными хоботками, могут опылять их.

Ученые подсчитали: из-за того, что энтомофильные растения опыляются теперь не теми насекомыми — шмели-то в дефиците! — сельское хозяйство страны ежегодно теряет более двух миллиардов рублей! Вот почему так важно знать характер, условия обитания и размножения шмелей и диких пчел. Важно знать о них все-все. Вот почему пришла пора заняться доместикацией, или, проще говоря, одомашниванием этих насекомых. Они принесут человеку не меньше пользы, чем медоносная пчела. Необходимо организовать службу опыления посевов насекомыми — и дикими и культурными.

Заслуживают всяческого уважения и ужасные на вид клопы, пауки, мухи, жуки — все так называемые энтомофаги, хищники, истребляющие вредных насекомых.

О муравьях и говорить нечего, что они полезны — общеизвестно. Их теперь разводят, развозят муравейники, полные обитателей, по лесам, где их не стало.

Эта научная идея — доместикация шмелей, ос и диких одиночных пчел — вообще-то не нова. Она была выдвинута и обоснована видным советским энтомологом С. И. Малышевым. В. С. Гребенников считает себя учеником и продолжателем дела Малышева.

В Северной Америке идею Малышева оценили сразу. На станках-автоматах там штампуют пластмассовые гнездилища для пчел-листорезов. Окружают этими современными жилищами насекомых посевы люцерны. И пчелы поднимают урожайность семян ценной кормовой культуры во много раз!

Уже первые опыты и эксперименты Гребенникова привлекли внимание ученых. Он изучал повадки и характер насекомых, писал статьи — сугубо научные и очень популярные, — которые охотно печатались в журналах и сборниках. Серьезно занялся изучением муравьев, расселил их дома в формикариях. О муравьишках написал увлекательную книжку — Миллион загадок. Сам ее и проиллюстрировал, как нельзя лучше. Впрочем, Гребенников прослыл незаурядным книжным графиком. Труды известных советских популяризаторов науки о насекомых писателей П. И. Мариковского и И. А. Халифмана тоже выходили с рисунками В. С. Гребенникова.

И шмели постоянно жили в квартире Гребенниковых. Прямо домашними стали они. Днем через специальный лаз в окне улетали на волю по своим делам, а потом непременно, все до одного, возвращались к хозяину. Шмели стали объектом особых забот и серьезных экспериментов. Ведь они, длиннохоботные антофилы, — опылители энтомофильных растений, таких ценных кормовых культур, как клевер, люцерна и другие бобовые. Шмелей, значит, надо разводить, расселять там, где их нет...

Гребенников задумал сделать эксперимент широким, выйти с ним на природу. Домашние шмели — только скромный эксперимент, даже забава.

В березовых колках и на полянах близ Городка и появился тогда первый в стране микрозаповедник диких шмелей.

В старых пнях, в трухлявых стволах, источенных древогрызами, устраивают свои квартиры осы и дикие пчелы. Селятся они и в соломенных крышах домов. Селились, вернее, когда-то... Тростник и солома не применяются теперь как строительный материал. Редко теперь увидишь в обжитых местах трухлявые стволы — перелески вокруг пашен вычищены и вытоптаны. Негде стало жить осам и пчелам.

Шмели живут в земле — в заброшенных мышами норах. Но и мышей стало меньше. Нет вовсе диких уголков в лесу, где бы не косили, не ходили как по тротуару, не пасли скот... Шмелю тут не жизнь уж.

Негде, в общем, стало жить полезным насекомым. И человек должен позаботиться о них — найти место для поселения, настроить там жилищ.

И этим делом занялся Гребенников. Умелец, он сам сделал все, что надо. Пучок камыша, прикрытый сверху поленом от дождя и солнца, повис на одном дереве. Это — большое осиное гнездо. На другом дереве — кипа гипсовых тарелок, испещренных каналами. Это — уж и многоквартирный и многоэтажный дом. Тот пень пробит в упор картечью из ружья — тоже много квартир стало в нем. На земле, в кочке, леток прилажен — там общая квартира для шмелей.

Добро пожаловать, осы, пчелы и шмели! Занимайте благоустроенные квартиры! Живите в них и трудитесь...

Жена Тамара Пименовна да сын с дочерью — вот и весь штат шмелиного заповедника, основанного Гребенниковым. Работали они, конечно же, на общественных началах — без жалованья. Наезжали подивиться тому, что творится в шмелином царстве, коллеги-энтомологи. Однажды на шмелиной ферме блестяще прошли летнюю практику студенты биофака Новосибирского университета.

Тогда и прокатилась по стране первая волна информации и слухов о Гребенникове, о его дрессированных шмелях и муравьях.

Нынче в апреле Виктору Степановичу Гребенникову исполнится 50 лет. Если к пятидесяти человек чего-то достиг в жизни, то он может считать себя счастливым, он исполнил свой долг перед обществом. В эти годы уповать на лучшее будущее, предаваться мечтаниям — дело, мягко говоря, безнадежное.

А Гребенникова к кому отнести? Он многое успел сделать в жизни, многого добился. Гребенников с чистой совестью может считать себя счастливым в день своего 50-летия. Но он остался и мечтателем. Сколько интересных планов, смелых мыслей, всяких экспериментов задумано им! Они ждут своего часа, и он надеется, что они будут выполнены, сделаны, осуществлены.

Дважды счастлив тот, кто, осуществив мечту свою, прославившись, считает, что ничего не успел сделать, что вся его работа впереди еще, и он мечтает, как юноша, и полон планов. Воистину: блажен кто верует.

Жизнь у Гребенникова Виктора Степановича была нелегкой, ой, как нелегкой. Сколько он выстрадал, как бывало ему трудно, отчаянье не раз едва не одолевало его. А он нес и нес свою мечту, как крест, и выдюжил, остался Гребенниковым — со своими мыслями и идеями, со своим, можно сказать, мировоззрением.

Отец Гребенникова был изобретателем — и по призванию, и по должности. Он не потряс и не удивил мир каким-то сногсшибательным изобретением, но на своем веку придумал немало оригинальных конструкций и технологий, например, — бесшумный станок для насекания напильников, или агрегат для добычи золота, или арбалет. Гребенников-старший был автором 16 изобретений.

Сын, казалось бы, пошел в отца. В школе еще он увлекся астрономией. Изобрел и сделал телескоп, придумал простой прибор для фотографирования Луны. Своими руками сделал жидкостно-линзовый — на капле глицерина — микроскоп, который увеличивал до тысячи раз. Это изобретение было обнародовано в журнале Техника — молодежи.

В Астрономическом циркуляре, в Бюллетене Всесоюзного астрономо-геодезического общества Академии наук СССР появляются статьи совсем юного В. Гребенникова. Что это — начало большого пути?

Мы предполагаем, а жизнь располагает. И она продиктовала юноше свои условия. После десятого класса Гребенникову не удалось учиться дальше, — надо было работать. И замелькали в листке по учету кадров записи: рабочий малярийной станции, делопроизводитель промартели, художник-оформитель клуба...

Он родился еще и художником. И не случайно устроился в клуб оформителем. Потом закончил двухгодичные курсы, стал работать преподавателем рисования. Основал в Городке художественную школу и долгие годы был ее директором.

Жизнью был, в общем, доволен. Ну, случались там разные неприятности, часто приходилось чего-то добиваться, просить и жаловаться, требовать и не отступать... А как иначе?

Дело Гребенникова процветало. Городок гордился школой. Да вот пришел и этому укладу конец. Окончательно совратила Гребенникова энтомология, и он, махнув рукой на школу, которую считал доселе главным своим занятием, стал профессиональным энтомологом. Живопись он не бросил совсем — как можно! Она осталась его вторым призванием. Добавилось и еще одно дело — литературное творчество, популяризация науки о насекомых.

Вроде бы интересно и приятно листать папку бумаг, где собрана вся переписка, — сколько тут добрых слов сказано о Гребенникове, о его ценных и смелых научных изысканиях!? А посмотришь все входящие и исходящие официальные письма, и грустно становится. Не верится: неужто так живуча библейская еще мудрость — Несть пророка в своем отечестве? Неужели что-то новое так долго должно ждать признания?

Шесть с половиной гектаров земли выделили Гребенникову, под заповедник — для проведения опытов по одомашниванию шмелей. Номинально и формально выделили: на, мол, коли надо, коли так просишь — жалко, что ли, земли-то?

Совхоз, чья это была земля, тут же поставил условие: помогать Гребенникову ничем не можем — у нас свой план и нам не до шмелей, соседние поля само собой будем обрабатывать ядами — гербицидами, так что пусть оберегает своих насекомых.

На заседании исполкома областного Совета не утвердили решения о выделении участка под заповедник. Кто землепользователь-то? Им может быть предприятие, организация или учреждение. А тут — какой-то Гребенников! Одиночка-энтузиаст или, того хуже, — частный предприниматель?!

Один академик, занимающий ответственную должность, писал, обращаясь в сибирский институт:

Академия, отмечая важность практического использования шмелей для повышения урожайности ряда бобовых культур, просит вас оказать по возможности организационное и материальное содействие тов. В. С. Гребенникову в продолжении и углублении его работ в указанном направлении.

В другом письме тот же академик, отвечая на запрос из другой, более высокой инстанции, напишет совсем другие слова:

Учитывая, что в нашей системе отсутствуют научно-исследовательские учреждения, занимающиеся разведением шмелей, сообщаем, что предусмотреть материальные средства для вышеназванных Целей не Представляется возможным.

И Гребенникова, его друзей-ходатаев отфутболили, что называется, в другой институт другой уже системы. Стиль и смысл ответа из этого института мало чем отличался от предыдущих.

На секции пчеловодства Академии сельскохозяйственных наук сочли вполне обоснованным и реальным включить в план работы предложенную Гребенниковым научную тему — Усиление полезной деятельности диких антофилов — шмелей и одиночных пчел в условиях агробиоценозов и агрохимического режима.

А вот в план именно какого института следует включить эту тему — никто так и не смог решить. Так и не смог до сих пор...

Все голосуют за, все, в общем, одобряют энтузиазм Гребенникова, отмечают его большой вклад в науку, и тем не менее...

Даже из такого заинтересованного, казалось бы, в опытах Гребенникова учреждения, как научно-исследовательский институт пчеловодства пришла казенно-официальная и грустная бумажка, гласящая, что институт считает создание заповедника насекомых весьма полезным и современным мероприятием, но, к сожалению, не имеет возможности оказать содействие.

Всего три года работал Гребенников в своей полевой лаборатории. Шмелиный микрозаповедник, однако, так и не был признан де-юре, не получил при нем должности и создатель его..

И разлетелись по окрестным колкам шмелиные семьи. Была снесена, до колышка, добрая изгородь. Уехал из Городка и сам Гребенников. А что оставалось делать? В чужих краях он не нашел работу по душе. Его, такого мастера на все руки, незаурядного художника, охотно принимали на должности младшего научного сотрудника. Иной кандидат наук не прочь был присоседить свое имя к трудам Гребенникова, стать его покровителем. Его заваливали работой по художественному оформлению стендов, выставок. А он тосковал по насекомым... И продолжал писать, добиваться своего.

Когда переписка дошла до уровня замов министров и академиков рангом повыше, в Городке нашелся землепользователь. Гребенников вернулся домой. Ему даже изыскали в одном далеком сибирском институте оклад в размере 100 рублей. Шмелиный заповедник вновь открылся.

В 1975 году в Ленинграде на VII съезде Всесоюзного энтомологического общества, затем в Московском зоологическом музее и, наконец, на VIII Международном конгрессе по защите растений, проходившем в Москве же, были выставлены живописные и стереоскопические картины, глиптотечные гербарии и другие творения рук Гребенникова.

Видные ученые, крупные писатели, известные художники на разных языках оставили свои восторженные отзывы в книге посетителей выставок.

Поражен и восхищен!

Это — уникальное событие в энтомологии.

Такие люди, как В. С. Гребенников, являются нашей национальной гордостью, о них должен знать весь мир.

Автор достоин присвоения звания кандидата биологических наук (хотя бы) без всяких защит.

Вот тогда и прокатилась по всей прессе вторая волна информации — на этот раз с яркими иллюстрациями, портретами насекомых, — о Гребенникове из далекого тихого Городка.

Научная ценность глиптотечных гербариев — изобретения Гребенникова — очевидна и неоспорима. Они — вечны, они — великолепное учебное пособие.

Знакомые нам со школы гербарии собирают для дела, а не для забавы. По ним и школьники и ученые-ботаники изучают фауну земли. Но засушенные растения становятся вовсе беззащитными, хрупкими, они теряют вид — форму, цвет... А что если цветочки, листочки, стебельки сделать твердыми? Виктор Степанович, большой выдумщик, первым разработал технологию изготовления глиптотечных гербариев.

В расплавленный пластилин вдавливается растение. Получается нечто вроде литейной формы. В нее, когда пластилин затвердел снова, заливается гипс. Точный слепок цветка затем раскрашивается, и растение из гипса оживает.

На каждой фазе развития растения можно сделать гипсовый прообраз его. И тогда вечному гербарию нет цены.

Гребенниковские глиптотеки — собрания скульптурных растений — имеются теперь во многих музеях биологических институтов страны, в Главном Ботаническом саду Академии наук СССР.

Еще более ценны, как наглядные учебные пособия, как музейные экспонаты, стереоскопические блоки — второе изобретение. Штрихи и мазки краской здесь лежат не в плоскости, а висят в объемных пространствах, в различных местах стеклянных пластин, собранных в пакет. Капля морской воды с микропланктоном или с планидиями, увеличенная в сотни раз, будто оживает. А вот кружевница, точь-в-точь, какая она есть, но увеличенная в 40 раз. Зрелище — поразительное.

Можно с уверенностью сказать, что и вечные гербарии, и стереоскопическая живопись Гребенникова будут взяты на вооружение биологами, в школах, в музеях.

Между прочим, гребенниковский метод стереоскопических интерпретаций, как еще называют его стереоблоки, может найти широкое применение и в... архитектуре. Стихии, космос, подводный мир, фантастические феерии — что только нельзя изобразить на объемных витражах?!

А почему портретная галерея гребенниковских энтомофагов нравится всем?

Хотя все эти насекомые и полезные, но отношение у нас к мухе-тахине, или клопику-набису, или жуку-нарывнику чаще всего брезгливое. Объекты, казалось бы, не эстетичны сами по себе. А художник убеждает нас в ином. Смотрите, как красиво одет каждый жук, муравей, слоник или оса?! У каждого свой характер и своя походка, своя мина на лице. Мы ведь никогда не видели их так близко — увеличенными в 100, 200 или 400 раз! А увидели впервые на выставке работ Гребенникова и поразились. Выставка открыла нам неведомый мир. Он, оказывается, прекрасен и достоин лучшего к себе отношения.

Характер у Гребенникова — не сахар. Если послушать иных бывших его начальников, то они наговорят такое:

— Все перечит и перечит, и жалобщик к тому же...

— Больно умным себя считает...

— Некоммуникабелен...

— И слова не скажи ему — сразу в бутылку лезет...

Может, все это и так, а, может, и вовсе не так. Да, Гребенников чрезмерно восприимчив и даже, может быть, мнителен. Он все принимает близко к сердцу и переживает по пустякам. А потом — ночи напролет не спит.

— Но это уже, — как говорит сам Виктор Степанович, — не черта характера, а болезнь.

Зато другим, тем, кто влюблен в дело до самозабвенья, с Гребенниковым работается легко.

Совеем недолго жил Гребенников в четырехкомнатном коттедже на окраине Городка. Шмелиный заповедник снова был прикрыт. Новый землепользователь и юридический хозяин шмелиной страны — Общество охраны природы оказалось далеким от охраны природы.

Институт Сибирского отделения ВАСХНИЛ, где в штате состоял Гребенников, предложил ему переехать в Новосибирск. Его назначили на должность старшего специалиста-энтомолога и, учитывая его высокую квалификацию, установили персональный оклад. Ему дали в Новосибирске профессорскую квартиру.

Всего десятилетку закончил Виктор Степанович Гребенников, а ведь стал известным, можно сказать, с мировым именем ученым. Он написал около 40 научных трудов. Ученые обращаются к нему за консультациями. Его просят дать отзыв на диссертации. В. С. Гребенников избран членом французского энтомологического общества Фабра. Этого высокого звания удостоены немногие — буквально считанные единицы — крупные советские ученые.

Ученью Англии пригласили Гребенникова, как крупного советского специалиста, персонально, как гостя, на симпозиум. По просьбе общества дружбы Великобритания — СССР Гребенников повезет в Лондон и свою выставку.

Свое пятидесятилетие Виктор Степанович Гребенников отметит непременно в хорошем настроении. Иначе и быть не может, потому что у него давно есть своя заветная звезда. Путеводная! И такая, свет которой нужен не только ему... А это очень важно!